Их глаза встретились. Взаимное желание так сгустило воздух вокруг них, что даже дышать стало трудно.

– В постель, – сказал Джонас.

Она испытывала невообразимое возбуждение. Комната, город, весь мир вдруг невероятно закачались и задрожали. Если в данный момент Сан-Франциско не переживает землетрясения, то, значит, с ней самой что-то не так.

– В постель. – Эланна встала на цыпочки и коснулась губами его рта.

– Я не герой.

Митч откинулся на спинку позолоченного стула и вытянул вперед длинные ноги. После двенадцати головокружительных часов он был благополучно укрыт на военно-воздушной базе США в Висбадене. До возвращения в Штаты его еще ждала беседа с офицером разведки.

Он разглядывал свои ступни, которые горели в непривычных туфлях. Черные полуботинки как у летчиков, не иначе. Удобные разношенные мокасины из испанской кожи у него отобрали в первую же ночь плена и оставили босиком, чтобы помешать вероятному побегу. Как ни хотелось ему снять туфли или по меньшей мере расслабить черные шнурки, он скрепя сердце отказался от этой мысли, решив, что саднящие подошвы не слишком высокая цена за возвращение к цивилизации.

– Попробуйте сказать это американской публике, – сухо возразил Даниэл С. Букнер, шеф бюро ЦРУ. – Публика жаждет героя. Смотрите на это так, будто вас выбрали в герои.

– Как раз о таких случаях и сказано: «Несчастна та страна, которая нуждается в героях», – парировал Митч. – Я охотно выкладываю вам все, что знаю, а это, черт возьми, не так уж много. Но потом намерен вернуться к моей собственной жизни. К жене. Которой мне еще не разрешено позвонить.

– Мы не хотим, чтобы просочилось хоть слово о вашем освобождении, пока мы не побеседуем с вами, – пожал плечами пожилой шеф. – Очень скоро здесь отбоя не будет от репортеров.

Достав из кармана пачку сигарет, он предложил Митчу, тот отказался. Букнер прикурил сигарету, откинулся назад и сквозь клубы голубого дыма изучающе уставился на журналиста.

– Так, – сказал он, – давайте начнем с того дня, когда вы были похищены.

У Митча вырвался обреченный вздох. Если они собираются день за днем пройти все пять лет, то он станет скрюченным стариком, когда наконец доберется домой к Элли.

– Это была годовщина нашей свадьбы, – начал Митч, даже не пытаясь скрывать возрастающее раздражение. – И мы шли обедать.

– Куда?

– В «Коммодор». – К черту этикет. Митч сбросил туфли. Ночь обещала быть очень длинной.

Короткая дорога до дома Эланны показалась вечностью.

– Наконец-то, – с облегчением проговорил Джонас, стягивая галстук цвета бургундского вина и небрежно швыряя его в холле на ручку кресла из папье-маше, инкрустированную слоновой костью. В прошлом месяце Эланна нашла это кресло на распродаже поместья в Мендосине. Стоило оно больше, чем позволял ее бюджет, и Джонас с радостью купил его для нее как свадебный подарок. – Я думал, мы никогда не доберемся.

– Вроде бы ты очень спешишь. – Эланна сняла черный кашемировый плащ и поежилась. Хотя дни стояли теплые, ночи в Сан-Франциско еще бывали холодными. Она продрогла, пока шла от машины, но одного взгляда на разгоравшееся в глазах Джонаса пламя оказалось достаточно, чтобы ее бросило в жар.

– В некоторых делах, – сказал он, взял у нее плащ и повесил на дерево-вешалку из меди и слоновой кости. Желание бурлило в нем, и непринужденность давалась нелегко. – Но есть вещи, которые я предпочитаю делать очень и очень медленно.

Несомненно, сегодня перед ней совсем другой человек. Эланна незаметно изучала Джонаса из-под опущенных ресниц. Его, как всегда, окружала аура стальной воли, одно из качеств, которое особенно привлекало ее. Но прежде оно сочеталось с нежностью. И это позволило ей довольно долго держать оборону, прежде чем влюбиться в него.

Но сегодня вечером... сегодня вечером Джонас излучал такую мощную мужскую силу, которая грозила полностью пленить Эланну. Ее вдруг захлестнуло горячей волной, столь внезапно, что она вздрогнула.

– Холодно? – спросил он.

– Нет, – прошептала она. Его карие глаза уставились на нее с голодным блеском. Взгляд тяжелый. Настойчивый. Этот взгляд нервировал и возбуждал ее. – Мне кажется, я горю.

Ответная улыбка была медленной, чувственной и головокружительно опасной.

– Подумать только, а ночь еще такая юная. И прежде чем она сумела разгадать его намерение, Джонас подхватил ее, как перышко, на руки и понес по винтовой лестнице вверх.

– Джонас! Что ты делаешь?

– А как ты думаешь? – удивился он. Внеся ее в спальню и поставив на пол рядом с белой, из железных кружев, кроватью, он обошел комнату, зажигая душистые белые свечи. – Соблазняю свою невесту.

На секунду он остановился возле дверцы шкафа, где висело ее свадебное платье – воздушная пена из кружев цвета слоновой кости, украшенных неровными жемчужинами. Вначале Эланна не соглашалась на традиционное белое платье. Ведь она уже была замужем. Но Элизабет настояла, ведь Эланна и Митч в свое время просто убежали от венчания. И Эланна получила право оживить свою детскую мечту о настоящей свадьбе. Правда, долго еще сомневалась, но на прошлой неделе один взгляд в зеркало примерочной изменил ее отношение к свадебному туалету. Посмотрев на свое отражение, она с веселым изумлением обнаружила, что выглядит почти красивой.

Джонас играл с прозрачной шелковой вуалью того же цвета, что и платье.

– У меня к тебе просьба.

– Какая?

– Пускай в нашу брачную ночь на тебе не будет ничего, кроме обручального кольца, жемчуга и этой вуали.

Сцена, нарисованная им, вспыхнула у нее в сознании так живо, что от чувственного волнения едва не подогнулись колени.

Он подошел к ней и стал рядом, совсем близко, до того близко, что Эланна уже не могла сказать, чье сердце так быстро бьется, ее или его.

– Я люблю тебя, Эланна. – Его руки скользнули по голым плечам и мягко сжали ей локти. Прикосновение было легким, как дождь, начавшийся за окном. – Позволь мне показать, как я тебя люблю.

– О да, – выдохнула она непроизвольно. Слуха ее коснулся звук спускаемой молнии. Мгновением позже шелковый зеленый лиф упал к талии. Легким, нежным движением он спустил к ногам и все платье, благо оно было с глубоким вырезом.

Потемневшие глаза пожирали ее голые груди. Пылающий взгляд. Голодный. Сладко обомлев от великолепия его восставшей мужественности, она едва не задохнулась от восхитительного чувства предвкушения.

– Я когда-нибудь говорил тебе, как люблю твою кожу?

– Она не загорает. Никогда... Даже в... – Она осеклась. Незачем вспоминать о Бейруте. Джонас, правда, всегда подбадривал ее, когда она говорила о тех днях, о своем браке с Митчем. Но эта тема никогда не возникала в спальне.

Джонас заметил, как боль воспоминаний затуманила ей глаза, но ничего не сказал.