Хмурясь, Колин бесшумно опустил книги на стол, взял лампу и осторожно приблизился к двери, не спуская при этом взгляда с окна. Несмотря на мирный образ жизни, он по-прежнему не любил тени, крадущиеся во тьме.

С минуту он прислушивался. За дверью было тихо. Резким движением распахнув ее, он всмотрелся в ночь.

Никого. Ничего.

«Ты смешон, приятель, — обратился он к самому себе. — Все еще бредишь былыми подвигами и опасностями? Брось это! Ты уже не командир восьми сотен матросов, а простой лондонский ветеринар. Пора бы привыкнуть».

Криво усмехаясь, он задул лампу и снова подхватил книги. Как только наступила темнота, подозрения вернулись.

Чувствуя себя немного нелепо, Колин все же постоял, прислушиваясь, прежде чем направиться к двери. Помещение было безмолвным, но не чуждым. Два года прошло в его стенах. Два года, когда день за днем он лечил, спасал жизни, выхаживал — короче, делал все для созданий, которые даже не могли высказать, что их мучает. Очень возможно, что и остаток его жизни, как бы он ни был долог, пройдет здесь.

Наконец он вышел в сырую прохладу. Его лицо тотчас покрылось капельками, словно орошенное из лейки с мелкой сеточкой. Ветерок налетел и умчался снова.

Улыбаясь, Колин запер дверь и положил ключ в карман.

В следующее мгновение что-то обрушилось ему на голову.

Книги со стуком свалились на единственную ступеньку, перед глазами замелькали искры. Колин еще успел услышать собственный возглас удивления и боли, и сознание его померкло.

Леди Ариадна ждала, беспокойно прохаживаясь под деревьями. Вокруг не было ни души, только безмолвный и темный Гайд-парк, скрытый пеленой мелкого дождя. С листьев текло, и девушка успела промокнуть; мягкие жокейские сапожки, непригодные для сырой погоды, пропитались влагой насквозь.

Было уже довольно поздно, часов десять, и лишь редкие запоздалые экипажи проезжали по Парк-лейн. Дэниелу и Симону давным-давно полагалось вернуться с ветеринаром, но их не было и в помине.

Мало-помалу тревога сменилась страхом, а потом девушку охватило отчаяние.

Добрая половина личного наследства Ариадны была зашита в край попоны, укрывавшей спину Шареб-эр-реха, но не страх лишиться денег леденил ей кровь.

Этот ветеринар! Он так пристально посмотрел на нее тогда! Что, если он узнает ее по описанию, разосланному Тристаном? Что, если он уже на пути в Уэйбурн-Хаус за вознаграждением?

Чутко улавливая настроение хозяйки, Шареб-эр-рех придвинулся ближе и ткнулся головой ей в руку. Он терся, как ластящаяся собака, пока девушка не запустила пальцы в его гриву и не начала ласково почесывать. Какое-то время это действовало на нее успокаивающе, но потом неприятные мысли вернулись.

Облака начали расходиться, дождь затих; теперь от мокрой травы поднимался туман, сквозь который бледным нереальным пятном проглядывала луна. Серебристая дымка колебалась и плыла, отчего тени деревьев и кустов, казалось, перемещались. Внезапно неподалеку — Ариадна чуть не подпрыгнула — с визгом и воем сцепились коты. Она как будто оказалась в чужом, пугающем мире, полном злых духов, только и ждущих случая напасть.

Шареб, однако, не был наделен излишним воображением. Он только повел ушами (было в этом движении что-то пренебрежительное) и потянулся к мокрой траве под ногами хозяйки. Стоило ему отщипнуть пучок, как повеяло ароматом свежесрезанной зелени. Он смешался с запахом мокрой кожи лошади и пропитанной дождем земли.

Шареб пасся, но не терял бдительности. Это было заметно по тому, как время от времени поворачивались его уши, ловя каждый звук. Оглядев его, Ариадна в очередной раз огорчилась, что пришлось прикрыть уникальную красоту ее любимца.

До пожара грива жеребца была роскошной, угольно-черной, но он так сильно опалил ее, спасаясь от огня, что девушка вынуждена была обкорнать ее, оставив только щетку жесткого волоса. По той же причине был сильно подрезан и некогда пышный хвост. Гордую голову изуродовали шоры с колпаком; попона, прижатая подпругой и седлом, покрывала большую часть туловища, толстые повязки на боках стесняли движения и не позволяли гарцевать и пританцовывать. Трудно, очень трудно было узнать в этом страшилище гордость Англии. Нельзя позволить Тристану выследить их, подумала Ариадна, опуская взгляд на свой жокейский наряд.

Рваные облака скользили мимо, ненадолго скрывая луну, и казалось, что это бледно-желтый диск плывет по небу от облака к облаку. Стиснув кулачки в неожиданном порыве, Ариадна подняла лицо к небу и поклялась про себя: "Папа!

Я не позволю, чтобы Шареб-эр-рех попал в жадные руки Тристана! Это наша лошадь, и я сделаю все, чтобы сохранить ее!"

— Даже если для этого понадобится похитить всех ветеринаров Лондона, — тихо добавила девушка вслух и крепко зажмурилась, пытаясь остановить слезы — роскошь, на которую не имела права до счастливого избавления.

Потом, позже, она оплачет смерть отца и их общее счастливое прошлое. Потом, но не теперь.

Жеребец вдруг громко фыркнул и потянул Ариадну за полу куртки. Стоило ей откупорить бутылку эля, как он ухватил горлышко, крепко зажал его зубами и вскинул голову, глотая сладковатую хмельную жидкость. Опустошенную бутылку он отбросил в сторону небрежным жестом завзятого кутилы, потом снова потянул хозяйку за полу.

— Ну, что теперь? — с напускной строгостью спросила Ариадна, прекрасно зная, чего от нее ждут.

Шареб-эр-рех ткнулся носом ей в карман. Она отступила. Жеребец последовал за ней. Она сделала шаг в сторону.

Он повторил маневр. Этого оказалось достаточно, чтобы высушить слезы и вернуть улыбку на уста Ариадны. Чуткий, как все близкие к людям животные, он безошибочно знал, когда хозяйка нуждалась в утешении.

Уже смеясь, Ариадна попыталась отпихнуть его, хотя и без особого успеха.

— Не хочешь и минуты подождать? Да ты самая непоседливая лошадь из всех, с какими папа имел дело!

Девушка извлекла из кармана последний пирожок, развернула его и отломила половину. Услышав шуршание бумаги, жеребец разволновался. Он ткнулся мордой Ариадне в руки, прихватил за пальцы мягкими губами. Положив пирожок на ладонь, она с улыбкой следила за тем, как деликатно ее любимец берет угощение. Только тихий хруст и шорох капель, падающих с ветвей, нарушали безмолвие ночи.

Но вот послышалось нечто иное.

Первым насторожился Шареб. Он вскинул голову и напрягся всем телом. С прилипшими крошками на морде жеребец выглядел забавно, и Ариадна засмеялась бы, не будь она так встревожена.

Послышались мужские шаги, и девушка возблагодарила Бога за то, что грумы наконец вернулись. Она нетерпеливо бросилась навстречу — и замерла, округлив глаза.

— Что это?! Вы что, с ума сошли? — воскликнула она в негодовании. — Мне нужен ветеринар, а не бесчувственное тело!

Грумы остановились и уставились на свою ношу с таким видом, словно не понимали, откуда она взялась. Они несли ветеринара боком, так что одна рука волочилась по мокрой траве.