— Гомер, не умирай! Только не умирай, ладно? Прошу тебя, прошу! — Внезапно, не в силах больше сдерживаться, мальчик разрыдался, невнятно умоляя спасти его песика.

Колин водрузил на нос очки, которыми пользовался только во время работы.

— Сделаю, что в моих силах, Томми, а ты пока побудь, пожалуйста, с мамой.

Ребенок подчинился, хотя ему стоило немалых усилий оторваться от собаки. Теперь можно было отдать все свое внимание мохнатому пациенту.

Поскольку животное упало прямо посреди мостовой, это застопорило движение. Останавливаемые на скаку лошади протестующе ржали, скрипели и взвизгивали колеса экипажей, слышались выкрики, полные недовольства, удивления и любопытства. Колин не обращал внимания на суматоху, полностью отдавшись своему занятию. Жадная до зрелищ толпа подступала ближе. Социальные различия ненадолго были забыты, надушенные дамы толкались локтями наравне с давно немытыми, разящими перегаром бродягами. Ветеринар вдруг ощутил, что задыхается, что ему необходимо пространство и свет.

— Назад, все назад! — крикнул он.

— Дайте же доктору выполнить свой долг! — поддержал кто-то в толпе, скорой на сочувствие и жалость (равно как и на расправу), и все подались назад.

Пес жалобно скулил.

— Вы уже можете сказать, что с ним? — настороженно спросила мать Томми.

— Вздутие кишечника.

— Вздутие… — повторила женщина испуганно.

Колин смотрел на огромное раздутое брюхо красавца мастифа и прикидывал риск того, что собирался сделать.

Если у него заворот кишок, это его убьет, думал он. Однако придется попробовать.

— Видите ли, у него в кишечнике скопилось много газов, по какой-то причине они не выходят. Это случается, и если газы не выпустить, собака непременно погибнет.

Он обвел взглядом лица вокруг, полные сочувствия и любопытства, и остановил взгляд на приличного вида мужчине, поддержавшем его пару минут назад.

— Сэр, не могли бы вы мне помочь? Кто-то должен держать собаку, пока я буду с ней заниматься. Да, именно так. Вы все правильно делаете.

Малыш Томми, до того не сводивший с него полных ужаса глаз, спрятал лицо в материнских юбках, снова залившись слезами. Колин подавил вздох, не желая выдавать свою растерянность. Как и все остальные, мать мальчика неотрывно следила за ним; на ее бледном теперь лице было выражение безмолвной мольбы. Ветеринару нередко приходилось видеть такие лица. В нем видели спасителя, чудотворца. Не каждый, далеко не каждый, человек становится объектом такой слепой, безоглядной любви, как домашнее животное.

— Делайте, что считаете нужным, доктор, — чуть слышно произнесла женщина.

Настало время действовать. Колин достал из недр своего чемоданчика чистую тряпку, бутылку крепчайшего рома и короткую полую иглу, в которой был единственный шанс на спасение бедняги Гомера. Лицо ветеринара оставалось совершенно бесстрастным, хотя в душе продолжали гнездиться сомнения. Он испробовал это простое средство на овцах, объевшихся свежей травы, но никогда не применял на собаке. Однако выбора не было.

Осторожно ощупав брюхо, Колин нашел нужное место.

Собака почувствовала, что надвигается нечто опасное, и из последних сил попыталась подняться. Ветеринар мягко принудил ее лежать. Он вдруг осознал, что кругом стало очень тихо. Должно быть, кучера экипажей тоже привстали на козлах, чтобы видеть происходящее. Намочив тряпицу ромом, Колин хорошенько протер брюхо, поросшее мягкой темной шерсткой, и придвинулся поближе, прикрыв собаку своим телом от мальчика на случай, если тот найдет в себе храбрость повернуться, потом резким точным движением проткнул вздутие.

У какой-то леди в толпе вырвался испуганный возглас.

Там, где игла пробила стенку брюшины, вырвался целый фонтан красной, густой и невероятно вонючей жидкости, забрызгав Колину все лицо. Он заставил себя не реагировать ни на вонь, ни на тревожный ропот толпы, сосредоточив все свое внимание на крови, интенсивно изливавшейся через дренажную иглу. Вместе с ней, свистя, выходили скопившиеся газы.

Его помощник крепко держал собаку, но явно не потому, что имел способности к ветеринарии. Скорее, он был так потрясен, что потерял способность двигаться. Челюсть у него отвисла, глаза вылезли из орбит, взгляд был прикован к брюху собаки.

Теперь только оставалось положиться на удачу. При завороте кишок животное ожидал перитонит и мучительная смерть.

Секунды тащились одна за другой с ужасной медлительностью.

После пережитого шока толпа снова притихла в ожидании. Немного погодя Колин нащупал бедренную артерию собаки и сосчитал пульс. Помощник вопросительно воззрился на него, но ветеринар промолчал, не желая делать скоропостижных выводов.

«Ты уж постарайся, здоровяк, — мысленно обратился он к мастифу. — Не подведи меня в последний момент, идет? Сейчас ты можешь сделать своего маленького хозяина очень счастливым».

Газы продолжали с шипением вырываться через узкую дренажную иглу, и казалось, что это никогда не кончится. В решающий момент, забывшись, мать мальчика опустила руку на плечо ветеринара, и теперь, сама того не сознавая, впивалась в него пальцами до боли. Без труда можно было предположить, что и она не сводит полных ужаса глаз с иглы и залитого красной жижей брюха. Собака дышала, но так слабо, словно могла в любой момент прекратить дышать вовсе.

Тишина продолжала царствовать на улице, только лошади переступали с ноги на ногу и встревоженно пофыркивали.

Перед глазами у Колина все подернулось туманом. Он перевел взгляд на мостовую, на ноги в такой разной обуви — от туфелек на каблучке до грубых разбитых башмаков — и вдруг отчетливо увидел муравья, деловито пробиравшегося между двумя булыжниками. Вот он преодолел соломинку, вот перевалил через кучку песка, вот обогнул камешек. Все это казалось ему, должно быть, гигантским…

Ветеринар с трудом подавил желание потрясти головой.

Колени начали болеть от долгой неподвижности, и солнце припекало не на шутку.

И вдруг свистящий звук ослабел! Он все стихал и стихал, пока не смолк совсем. Колин сделал глубокий, жадный вдох и осторожно вынул иглу. Сердце его, оказывается, билось в бешеном ритме, пот заливал глаза.

Только теперь, когда все могло кончиться благополучно, Колин поднял взгляд и обвел им толпу. Он уже приготовился высказать свое мнение, как вдруг одно лицо привлекло его внимание. Оно принадлежало женщине — вернее, девушке, — сидевшей верхом на жеребце темно-гнедой масти. Животное стояло совершенно неподвижно — должно быть, потому, что морду его прикрывали парусиновый колпак и самые массивные шоры, какие только доводилось видеть Колину. Девушка сидела в седле по-мужски и смотрела на него. Ее даже можно было принять за невысокого хрупкого паренька благодаря жокейской шапочке и бриджам, если бы не оттопыривавшийся на груди жакет.

Хотя девушка приложила немало усилий, чтобы как можно тщательнее спрятать волосы под шапочку, их цвет угадывался без труда. Только у обладательниц медно-рыжих волос кожа бывает такой безукоризненно чистой и белой, как сливки. Изящные дуги темно-рыжих бровей были слегка приподняты, голова высоко вскинута, темные глаза торжествующе смотрели на Колина, как если бы на ее глазах он спас от неминуемой смерти какую-нибудь важную персону.