С этими словами боярина вокруг Лилии, молча наблюдающей за происходящим, загорелся десятиметровый круг и в потоки ребенка потекли крупицы тщательно обработанной нейтральной энергии.

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — напрягся я, когда понял о что Коновницын имел в виду, — Боишься лезть в мою голову сам, но хочешь, чтобы я пустил туда ребенка? Одна ошибка и мое сознание сожрет ее, она не справится!

— Справлюсь, — подала голос Лилия и упрямо выдернула свою маленькую ручку из моего захвата, — она говорит, что я справлюсь.

— Кто? — не понял я.

— Твой цветок, — ответила Лилия и ее хрупкая холодная ладонь легла на мою щеку.

В памяти тут же всплыло мертвое личико Лилии Романовой из моего мира. Ее пустой мертвый взгляд, устремленный на меня. И зачем я только хочу туда вернуться? Зачем я цепляюсь за мир, где единственный по настоящему дорогой мне человек уже мертв?

Вместо ответа я закрыл глаза, обхватил маленькую ладошку Лилии своей рукой и впустил ее в свой разум, открыв все двери.

Я старательно воспроизвел в голове четкую картинку пустого коридора в британской академии. Именно там мы впервые пообщались с Коновницыным. Там я заявил боярину в лицо, что мой дед стал Абсолютом.

Как я понимаю теперь, именно эти слова и обеспечили мне пресловутый «интерес» Коновницына.

Тщательно воссоздав воспоминание, я мягко перенаправил его в голову Лилии Романовой. Девочка болезненно поморщилась, но без особых усилий ухватилась за брошенную нить.

Аметистовые струйки родовой энергии тут же окутали хрупкое тело Лилии Романовой. Глаза закрылись, а плечи напряглись. Чтобы усилить контакт, девочка обхватила мою голову всем телом, плотно зажав руками.

Ощутив, как ее колеблющийся в неуверенности аметистовый поток проник в мое сознание, я окончательно расслабился, пытаясь всеми возможными способами облегчить Лилии работу.

Не встретив никакого сопротивления, тонкий ручеек энергии Романовых скользнул глубже и мое сознание померкло. Пространство вокруг окутала кромешная темнота, в которой калейдоскопом начали вспыхивать картинки и обрывки воспоминаний.

Сначала «ожила» и наполнилась красками первая беседа с Коновницыным. Но как только я рассказал в ней про своего деда, картинка померкла и на ее месте появилась новая.

В ней мой старик торжественно разрезал ленту при открытии Академии. Потом еще одна и еще. Уже через пару секунд смена кадров-воспоминаний ускорилась настолько, что мое сознание просто не успевало их отследить.

Мельтешащие картинки превратились в мерцающую разноцветную пелену с хаотично звучащими разговорами, криками, выстрелами, взрывами и спорами.

Я отчаянно пытался выцепить в этой мешанине хоть что-нибудь знакомое, но тщетно.

Голоса звучали знакомые и родные, но я не мог разобрать что именно они говорят. В калейдоскопе воспоминаний периодически угадывались очертания знакомых лиц и посещенных мной мест, но к каким именно событиям моей жизни они относятся угадать было решительно невозможно.

Излишнее напряжение могло спровоцировать мой организм на защитную реакцию, поэтому я перестал пытаться понять что происходит и просто расслабился. Легкой концентрации на такой знакомой родовой энергии дома Романовых было достаточно.

Аметистовые потоки лились через меня размеренно и естественно, принося чувство покоя и безопасности. Не знаю сколько времени прошло до того момента, как мягкое влияние извне начало ослабевать и я постепенно вернул контроль над своим сознанием.

Первым вернулось ощущение собственного тела. Я мгновенно осознал, что нахожусь в той же позе и держу Лилию за руку. Следом я услышал учащенное прерывистое дыхание и тут же открыл глаза.

По худому личику Лилии Романовой стекал пот, а хрупкое тело подрагивало. Потоки внутри ребенка колебались и ходили хаотичной волной, но внешняя энергия Коновницына довольно успешно их стабилизировала и восполняла образовавшийся дефицит и пробелы.

Надо отдать боярину должное. Он напитывал Лилию энергией без ее участия и при этом без подвохов. Девочка сама решала, что делать и куда направить свою силу, а заемный поток лишь двигался следом, подчиняясь ее воле. Параллельно с этим поддерживая ее астральное и физическое тело в стабильном состоянии и мгновенно залечивая повреждения.

В один миг аметистовые потоки погасли, и Лилия открыла свои глазки, в которых уверенно читался восторг. Ничем не замутненный детский восторг. Я прекрасно помню Лилию в этом возрасте. У великой княжны имелись серьезные проблемы с реализацией своих сил и сколько бы ни старалась, девочка никогда не получала от близких внимания и тем более поддержки.

Почувствовать себя значимой и важной для кого-то было для Лилии роскошью. Восхваляли ее лишь слуги, а те, от кого девочка действительно хотела одобрения воспринимали все ее достижения как должное и не делали совершенно никакой скидки на ее болезнь.

Скорее наоборот. Из-за физической немощности и смерти единоутробного брата при рождении, в течение всей жизни Лилия Романова получала от окружающих только сочувствие, которое перекрывало все остальное.

Но сочувствие — это как раз то, чего девочка хотела меньше всего на свете, ведь из-за него она довольно быстро начала чувствовать себя слабой и жалкой. Хотя это было совершенно не так.

— Я справилась? — тяжело дыша заулыбалась Лилия со сверкающими от радости глазками, — я справилась! Бессмертный боярин может не сомневаться, Марк говорит чистую правду, и его дедушка был могучим Абсолютом. Он помогал папе и… — глубоко вдохнув, начала тараторить Лилия, но осеклась на полуслове.

Глубокие аметистовые глазки закрылись, хрупкое тело Лилии Романовой обмякло. Я выставил руки и поймал девочку в свои объятия. Убедившись, что ее жизни ничего не угрожает, я перевел гневный взгляд на стоящего за спиной Коновницына с угрожающе серьезным выражением на лице.

— Ты мог ее убить, — едва сохраняя контроль над телом процедил я.

В один миг боярин резко прекратил подпитку Лилии. Собственные запасы девочки были уже истощены, а энергоканалы и мозг перенапряжены из-за колоссального количества прошедшей через них энергии.

В таком состоянии сознание девочки неизбежно провалилось в глубокий сон.

— Исключено, — меланхолично отозвался Коновницын и медленно подошел ко мне, — никто из моих пациентов еще не умирал. Без моей воли разумеется.

— Ты у нас еще и врач, — зло хмыкнул я.

— Целитель, — утвердительно кивнул Коновницын, — лучший в мире.

— Один из доведенных до совершенства аспектов, — покачал я головой, — кусок дерьма ты, а не целитель. Подобные энергетические скачки могли повредить ее детский неокрепший мозг, ты об этом подумал? Еще бы секунд десять подпитки, и она бы полностью восстановилась, а теперь не факт, что вообще выйдет из комы.