– Это всего лишь слова.

– А я полагаю, это больше, чем просто слова. Я знаю вас лучше, чем вам кажется, Джеймс. Именно по этой причине из всех психологов и психиатров мира я выбрал именно вас, – сказал Джош и с улыбкой добавил: – К ужасу Ричарда Оррина.

После ужина Уолтер показал мне мои апартаменты на втором этаже. Небольшая гостиная, спальня и ванная комната. Все обставлено с отменным вкусом. Я принял душ и улегся в постель, предварительно положив на прикроватный столик детективный роман в бумажной обложке. Читать настроения не было, и я выключил свет. Тишина казалась нереальной. Только щебет ночных птиц просачивался в комнату сквозь окна с двойной рамой.

Джош мне сразу понравился. Он не был надменным или грубым, не мудрствовал и не пытался пичкать меня историей своего успеха в бизнесе. В нем не чувствовалось внутренней озлобленности, которая часто встречается у хронических больных. Как будто ты отчасти виноват в том, что с ними случилось, или служишь крошечным зубцом в механизме вселенной, который запустили специально против них.

Но в то же время Джош показался мне самым одиноким человеком из всех, кого я встречал в своей жизни.

Он был окружен богатством, но при этом напоминал жильца, которому нравится обстановка его роскошной квартиры, но он знает, что все это ему не принадлежит. Джош был чрезвычайно вежлив с прислугой, но выстроил между собой и окружающими стену, пробиться сквозь которую было сложней, чем достучаться до властного хама. Каждый жест, каждый взгляд, каждое слово – все казалось продуманным до мелочей. В общении с ним складывалось впечатление, что перед тобой просто образ, маска, методично сформированная за многие годы, а за ней скрывается совершенно другой человек.

В какой-то момент я встал, подошел к окну и поднял жалюзи. В усыпанном звездами небе висел одинокий полумесяц. Черные силуэты деревьев застыли, словно безмолвные часовые на своем вечном посту.

В ту ночь мне приснилась Джули.

Мы сидели в открытом кафе. Солнечный свет заливал наш столик. Джули была в белом платье и в черных очках, которые придавали ей загадочность. Она потянулась через стол и сжала мою руку. В эту секунду я испытал наслаждение, которое не сравнить с самым сильным оргазмом.

– Ты должен забыть, – сказала Джули.

А я ответил, что ничего подобного.

– Открою тебе один секрет, – добавила она. – Я не Джули.

Когда она произнесла последнюю фразу, кафе, солнечный свет и люди вокруг нас вдруг исчезли, и я оказался в темном лесу.

Я проснулся и сначала не мог понять, что это было. Сердце тяжело бухало в груди, а по полу скользили солнечные лучи.

Погода для этого времени года стояла на удивление хорошая, и Джош после завтрака пригласил меня прогуляться по окрестностям. Дворецкий собрал нам корзинку для пикника: бутерброды, бутылки с водой и термос с кофе. Солнце уже светило вовсю, но Джош все равно оделся потеплее – в его состоянии даже обычная простуда могла оказаться роковой.

За особняком тянулось поле под паром, а за ним ряд высоких кленов, которые скрывали увитую плющом ограду. Джош достал из кармана ключи и открыл калитку. За оградой проходила еще одна грунтовая дорога. Перейдя через дорогу, мы вошли в девственный лес с поваленными стволами, диким орешником и высоченным папоротником. Джош, судя по всему, отлично ориентировался в лесу, ни тропинки, ни указатели ему не требовались.

После десяти минут ходьбы мы оказались на поляне со старым, покрытым мхом колодцем посередине. Колодец был закрыт деревянным люком. Мы сели на стоявшую рядом скамейку. Тишину нарушал только щебет птиц и шорох сухих листьев. Мы прошли всего триста ярдов, а у Джоша уже сбилось дыхание.

Мне очень хотелось узнать, чего от меня ждет Джош, но я решил подождать, пока он сам заговорит на эту тему. Джош спросил, не желаю ли я выпить кофе, и разлил горячий черный напиток по пластиковым стаканчикам. В воздух от стаканчиков синхронно поднялись два маленьких облачка пара.

– Это место называется Клэр-Спринг, – сказал Джош. – Говорят, что колодец вырыл французский авантюрист по имени Роджер. Он торговал пушниной с алгонкинами. У него была тайная возлюбленная – Клэр, шестнадцатилетняя дочь акадского торговца[2]. По легенде, Роджер погиб во время франко-индейской войны, когда акадийцев выгнали из этого региона англичане. Клэр отказалась уезжать и в поисках своего возлюбленного пришла на это место. Здесь она и умерла от голода, а колодец теперь носит ее имя.

Джош отпил кофе и продолжил:

– Думаю, пришло время и мне рассказать немного о себе. Я родился в Нью-Йорке, в богатой семье. Мой отец, Салем Флейшер, выпускник Гарварда, герой Второй мировой войны. В пятидесятых он стал одним из самых уважаемых адвокатов нью-йоркской коллегии. Моя мать из семьи Резерфордов, которые сколотили свое состояние на железных дорогах. Я обучался в Колумбийской подготовительной и грамматической школе, а когда мне только-только исполнилось восемнадцать, мои родители погибли в автокатастрофе во Флориде. Они были полны сил и относительно молоды, их внезапный уход потряс меня. Долгие месяцы я не мог прийти в себя. Я вдруг понял, что у меня никого нет. Единственный наследник огромного состояния, я по завещанию отца должен был вступить в права наследства по достижении двадцати одного года.

Я нарушил семейную традицию и не стал поступать в Гарвард. Выбрал Принстон – он привлекал меня своей открытостью и либеральным подходом. Как и многие молодые люди в те годы, я был горячий и дерзкий, меня не покидало ощущение, что нас всех ждут крутые перемены. Я принял участие в нескольких маршах, но быстро понял: все то, что могло быть интересным в шестидесятые, измельчало, остались только порочный снобизм, промискуитет и врожденная лень, замаскированные под протест.

Сейчас модно обвинять бэби-бумеров в наивности и мотовстве. Но нам просто было хорошо в наших общежитиях, в наших кампусах, нам нравились наши красивые машины, и мы не хотели, чтобы кто-то отнял наше благополучие и отослал нас умирать на рисовые поля в Азию, не дав насладиться благоденствием в Америке.

Естественно, я сейчас говорю о себе.

Другие думали, что смогут добиться перемен, что бы это ни значило. Они писали петиции, устраивали беспорядки. Должен признать, я не был в их числе, вероятно, потому, что был слишком богат, ленив и склонен к созерцанию. Меня больше заботил успех у девушек, а это не способствует увлечению левыми идеями, за которыми, на мой взгляд, всегда кроется определенная доля личной фрустрации. В то время мы чуть ли не стыдились своего богатства и старались всячески его скрывать. Тогда в моде был тип рабочего, который хранит тяжким трудом заработанные деньги не в бумажнике, а в кармане потертых джинсов.

Как раз из таких был Абрахам Хэйл. Я с ним познакомился на последнем курсе.