Тогда, по словам Джули, она и предприняла вторую попытку самоубийства. Ее мать страдала от бессонницы, и доктор прописал ей сильные снотворные таблетки. Пузырек с таблетками хранился в аптечке в ванной комнате, никто и не подумал их спрятать. Джули высыпала таблетки в кружку, залила молоком и выпила, а потом пошла в свою комнату и забралась в постель. Родители забеспокоились только наутро, когда Джули не вышла к завтраку. Поднявшись в комнату дочери, они обнаружили, что она лежит без сознания, с белой пеной на губах.

Принудительная терапия, которую Джули называла кошмаром, и диагноз были слишком суровыми для девушки, которая, вероятнее всего, переживала постпубертатный кризис. А потом все начали выражать ей свое сочувствие. По словам Джули, это сочувствие давило на нее, как смирительная рубашка. Она чувствовала, как любопытные взгляды сверлят ее затылок, чувствовала замешанную на вежливости легкую обеспокоенность коллег, а родители все больше отчаивались и «сдували с нее пылинки».

– А вы сами можете сказать, почему это сделали? – спросил я. – Я про таблетки. Почему вы их выпили? Насколько я понял, вы приняли двадцать восемь таблеток. Если бы у вас были проблемы с сердцем, пусть даже незначительные, такая доза легко отправила бы вас на тот свет. Это не крик о помощи, Джули. Вы играли в русскую рулетку.

– Разве не вы должны это выяснить? – вопросом на вопрос ответила Джули с этой своей улыбкой, которой освещала мой кабинет вне зависимости от того, когда появлялась. – Разве не для этого я здесь?

– Все верно. Но я хочу узнать ваше мнение.

– Мое мнение не имеет значения, мистер, – сказала Джули. – Вы объясните мне, зачем вам это знать. Вы мой врач, а не учитель.

Я лежал на диване в гостиной при тусклом свете телевизора с выключенным звуком. И в тот момент у меня появилось предчувствие, что место, куда мне предстояло отправиться на следующий день, окружено темной, зловещей энергией. Как сырой, заваленный старым хламом подвал, напичканный опасными секретами.

Я выехал рано утром и уже спустя полчаса мчал по Девяносто первой автостраде в Мэн. Погода стояла чудесная, а трасса оказалась не настолько загружена, как я ожидал. С Девяносто первой я выехал на Восемьдесят четвертую, с Восемьдесят четвертой на Девяностую и к полудню уже был на подъезде к Портленду. Небо почернело, зарядил проливной дождь. Струи воды хлестали по шоссе, и фары встречных машин стали похожи на плавающие в реке светящиеся шары.

Есть мне не хотелось, так что я не стал останавливаться на ланч и продолжил движение по Девяносто пятой автостраде в сторону Фрипорта. На заправке я выпил кофе и расспросил местных о Вулфс-Крик – районе, где располагалось поместье Флейшера.

Петляющая в лесу грунтовая дорога привела меня от шоссе к большим кованым железным воротам. Я остановился, опустил окно и нажал на кнопку внутренней связи. Все это время за мной наблюдали две камеры охранной системы. Ворота медленно открылись, и я заехал в большой внутренний двор, разделенный пополам мощенной булыжником дорогой. Справа – огороженный сеткой теннисный корт, слева – бассейн и деревянная беседка.

Фасад особняка в колониальном стиле был наполовину увит плющом. На веранде сидел Джош в компании мужчины лет шестидесяти. Я вышел из машины, поднялся на веранду, и мы пожали друг другу руки.

– Очень рад вас видеть, Джеймс. Спасибо, что приехали, – сказал Джош. – Уолтер отнесет ваш багаж в вашу комнату.

Мне хватило одного взгляда, чтобы понять: более не сдерживаемая лекарствами болезнь начала глодать свою жертву.

Мы вошли в дом, а Уолтер сел за руль моей машины.

Единственным украшением коридора была огромная голова бизона на стене. Из коридора мы прошли в двухуровневую гостиную. Пол из массивных дубовых досок был устелен сотканными вручную коврами с индейскими орнаментами. Нижний уровень был обставлен кушетками, креслами и кофейными столиками. Верхний вел в кухню с разделочным столом в центре и большими стеклянными дверьми, которые выходили в сад. Тут и там были расставлены предметы искусства, в основном этнические артефакты, но ничего претенциозного. Джош жестом пригласил меня сесть на кушетку, а сам расположился в ближайшем кресле.

Вошел дворецкий и поинтересовался, что бы я предпочел выпить. Я выбрал джин с тоником, а хозяин – «Манхэттен».

– Как прошло путешествие? – спросил Джош. – Надеюсь, вам понравился рекомендованный мной ресторан.

– Лучше, чем я ожидал, учитывая загруженность дороги. Но я ехал медленно и поэтому не стал останавливаться на ланч.

– Тем лучше – нас ждет отменный ужин. У меня последнее время нет аппетита, но если уж появляется, то как у беременных. Сегодня с самого утра жажду отведать жаркое из ягненка с розмарином. Не сомневаюсь, Мэнди приготовила для нас первоклассное блюдо.

– Сколько людей здесь живет? – спросил я, когда подали напитки.

– Сейчас – пять человек. – Джош слегка наклонил бокал в мою сторону, приглашая выпить. – Скажем так, необходимый персонал. Раньше было всего четверо, но пару недель назад я последовал совету своего врача и нанял медсестру на полный день. Просто на всякий случай. Все остальные служат у меня уже довольно давно. Я тщательно отбираю людей и достойно им плачу, поэтому они остаются со мной, и меня это устраивает. Я не любитель конфликтов и не предъявляю своему персоналу завышенных требований.

Интонации Джоша, его жестикуляция, взгляд – все свидетельствовало о врожденном благородстве, которое обычно ассоциируется со старой финансовой аристократией, элитными колледжами и не отягощенной бытовыми проблемами жизнью.

За ужином мы беседовали обо всем, кроме причины моего визита. Джош непринужденно менял тему разговора, при этом не бросался именами, не утомлял гостя и был чужд самолюбования. Ужин действительно был первоклассным, а вино – просто превосходным.

За кофе Джош еще раз поблагодарил меня за согласие приехать.

– Ваше письмо меня заинтриговало, – сказал я. – И, признаюсь, меня притягивает все, что может заинтриговать.

– Ну, не стоит усложнять, Джеймс. Я всего лишь умирающий старик, который надеется, что болезнь, прежде чем убить, не разрушит остатки его достоинства. И он все еще надеется, что сможет найти ответы на нерешенные вопросы до своего ухода. Мне шестьдесят два года, я мог бы прожить еще лет двадцать-тридцать, но… Я верю в судьбу. Возможно, все происходит по какой-то причине, просто она ускользает от нашего понимания. Жизнь была ко мне благосклонна, за исключением одного момента… – Джош умолк и передернул плечами, как будто его вдруг зазнобило. – Оставим это, лучше расскажите немного о себе. Вы женаты, Джеймс?

– Мне тридцать пять, так что спешить пока некуда. Мой дед женился в двадцать один год, отец дождался согласия матери, когда ему было двадцать семь. Возможно, таков вектор развития. Все мои знакомые либо не женаты, либо разведены.

– Вы предпочли сказать «знакомые», а не «друзья», – заметил Джош.