Инспектор остановился у большого окна, выходящего на голые деревья, заснеженную лужайку и изгиб изрытого выезда, который вёл к большой дороге. Вдалеке виднелся холм, занесённый снегом. Выглядело всё это неестественно аккуратно и живописно, как декоративный пейзаж на рождественском торте. Холм – это, должно быть, гора Маунт-Ленстер, подумал он. Небо за ней набрякло лиловыми, свинцовыми тучами – надвигался снегопад.

Страффорд постучал ногтями двух пальцев по передним зубам, как делал всегда, когда бывал погружён в себя, или глубоко задумывался, или и то и другое.

Гарри Холл не соврал, это дело было весьма странным. Оно могло принести ему массу неприятностей, если он не проявит максимальную осторожность и не обойдётся с ним правильным образом.

Что это был за правильный образ и какая именно беда ему грозила, Страффорд ещё не понимал. Но в этой стране как-то не принято было убивать священников, и уж тем более в таких местах, как Баллигласс-хаус. Католическая церковь – другими словами, власти предержащие – вмешается в ход расследования и возьмёт его под контроль. Дело заметут под ковёр, а публику накормят какою-нибудь правдоподобной ложью. Единственный вопрос заключался в том, насколько глубоко можно будет спрятать факты. Насильственную природу смерти священника нельзя было совсем обойти вниманием, как, например, отправку проблемного юнца в ремесленное училище или ссылку некстати забеременевшей девицы в монастырскую прачечную.

Да, странное дело. Он прекрасно знал, что именно поэтому Хэкетт – старший суперинтендант Хэкетт, его дублинский начальник, – и поручил ему вести это дело. «Вы знаете, какое в тех краях положение вещей, – сказал ему Хэкетт с утра по телефону. – Вы владеете их жаргоном, перед вами они запираться не станут. Удачи».

В распутывании этого дела одной удачей явно было не обойтись, да и не верил он в её силу. Ты либо сам творишь удачу, либо тебе волею судьбы представляется счастливый случай.

И вот теперь что-то, какое-то древнее чутьё, подсказало ему, что он не один, что за ним наблюдают. Он осторожно повернул голову и осмотрел комнату. И тут увидел её. Наверное, она уже сидела там, когда Страффорд вошёл. В этих старых домах нужно было всего лишь замолчать и замереть, чтобы слиться с обстановкой, как ящерица на каменной стене. Она свернулась калачиком под коричневым одеялом на старом диване перед камином, подтянув колени к груди и обхватив руками голени. Её широко раскрытые глаза казались огромными – почему ему понадобилось столько времени, чтобы ощутить той самой мифической точкой между лопатками силу их пристального взгляда?

– Здравствуйте, – сказал он. – Извините, я вас там не увидел.

– Знаю. Я за вами наблюдала.

Ему были видны только её лицо и предплечья, поскольку остальная часть тела скрывалась под одеялом. У неё был широкий лоб, острый подбородок и большие, как у лемура, глаза. Жёсткие волосы окружали лицо ворохом непослушных и, судя по их виду, не особенно чистых кудряшек.

– Разве не отвратительно, – сказала она, – то, как белеет и сморщивается большой палец, когда его сосёшь?

Страффорд улыбнулся:

– Вы сосёте большой палец?

– Только когда думаю. – Она подняла руку, чтобы ему было видно. – Вот посмотрите-ка – можно подумать, меня только что выудили из моря.

– Вы, должно быть, Лэтти, – сказал он.

– А вы кто такой? Нет-нет, дайте угадаю. Вы детектив!

– Верно. Инспектор сыскной полиции Страффорд.

– Что-то вы не очень похожи на… – Она смолкла, увидев его заранее утомлённое выражение лица. – Кажется, люди часто говорят вам, что вы не похожи на полицейского. А с вашим выговором вы ещё меньше на него похожи. Как вас зовут?

– Страффорд.

– Я имею в виду ваше имя.

– Вообще-то я Сент-Джон.

Девушка рассмеялась.

– Сент-Джон! Почти такое же дурацкое имя, как у меня. Они зовут меня Лэтти, но на самом деле я Латука, хотите верьте, хотите нет. Представьте себе, что вы даёте ребенку имя вроде Латуки. Это в честь бабушки, но от этого не легче.

Она внимательно следила за ним, в уголках глаз собрались озорные морщинки от лукавого веселья, как будто она ждала, что инспектор в любой момент проделает какой-нибудь фантастический трюк, скажем, встанет на голову или поднимется в воздух. По опыту собственной юности он помнил, как новое лицо, появлявшееся в доме, всегда словно сулило некие перемены и волнующие переживания – или, по крайней мере, только перемены, поскольку волнение вообще редко когда можно было испытать в особняках такого рода, и в её, и в его старом доме, как будто само это понятие было плодом какой-нибудь экстравагантной фантазии.

– Вам нравится наблюдать за людьми? – спросил он.

– Да. Просто удивительно, какие они порой откалывают штуки, когда думают, что их никто не видит. Худые, например, всегда ковыряются в носу.

– Надеюсь, до того как заметить вас, я этого не делал.

– Будь у вас достаточно времени, наверняка поковырялись бы, – она сделала паузу, теребя ком на одеяле. – Захватывающее ощущение, как считаете – труп в библиотеке! Вы уже раскрыли дело? Соберёте ли вы нас всех вместе за ужином, чтобы объяснить умысел и огласить имя убийцы? Ставлю на Белую Мышь!

– На кого?..

– Это моя мачеха. Сильвия, королева охотников за головами. Вы с ней уже встречались? Может, и встречались, но не заметили, потому что она практически прозрачна.

Девушка отбросила одеяло, поднялась с дивана, встала на цыпочки и сложила руки высоко над головой, потягиваясь и кряхтя. Она была высокой, худощавой, смуглой и слегка кривоногой – истинная дочь своего отца. Она вовсе не была хорошенькой в обычном смысле слова и знала об этом, но это знание, проявляющееся в небрежно-шутовской манере поведения, придавало ей, как это ни парадоксально, некую мрачноватую привлекательность. На ней были кавалерийские бриджи и чёрная бархатная куртка для верховой езды.

– Собираетесь на конную прогулку? – спросил Страффорд.

Девушка опустила руки.

– Что? – Она оглядела себя. – А-а, вы про мой наряд! Нет, к лошадям я равнодушна – вонючие животные, не лягнут, так укусят, а не укусят, так понесут. Мне просто нравится этот костюм. Очень стройнит, и к тому же удобный. Раньше эти вещи принадлежали моей матери – в смысле, настоящей матери, покойной, – хотя, скажу вам, пришлось их порядком ушить. Она была крупненькой девочкой.

– Ваш отец думал, что вы всё ещё спите.

– Ой, сам-то он поднимается с самого с ранья, вот и думает, что любой, кто делает по-другому, – здесь она до крайности убедительно изобразила полковника Осборна, – чёртов лежебока, понимаете ли! А вообще, сказать по чести, он тот ещё старый прохиндей.

Она взяла одеяло, накинула его на плечи и встала рядом со