Я долго думала: почему? Чем он отличается от других таких же мальчиков? Ведь до него все было так хорошо! Внешностью? Я бы сказала, она у него слишком уж. Да раньше мама первой смеялась над такими салонными красавчиками! Слишком уж нежное лицо. Глаза. Слишком уж. Ресницы. Рот. Все словно нарисованное, мне иногда даже казалось, что он пользуется косметикой. Да откройте любой журнал, где рекламируют мужское белье! И если вас сразу не стошнит, вы увидите там Егора. Нет, конечно же, он не снимался в рекламе нижнего белья, раз был маминым любовником. Ее денег им вполне хватало. Он такой типаж, понимаете?

Но мама на нем зациклилась. Одно время я даже думала, что к ней пришла старость. Марина Минина решила, будто Егор – это ее последний шанс.

– Мама, что случилось? – добивалась я.

– Он меня любит.

Уж простите, я не верю в любовь двадцатипятилетнего красавца к женщине, которая годится ему в матери. Не верю, и все тут. Почему-то Егор Варламов влюбился не в кого-нибудь, а в богатую и знаменитую Марину Минину. И еще один момент я не могла не отметить. Моя мать известная писательница, а Егор тоже что-то писал. Мама говорила, будто у него талант.

Талант у него действительно имелся, только иного рода. Он божественно врал. Любая ложь в его устах становилась молитвой. Может, потому, что сам он был ангельски хорош? Творит же природа такую мерзость!

О! Я этот талант оценила вполне! Как человек прямолинейный, я никогда и не играла в симпатию к нему. Сказала сразу, без обиняков:

– Я тебя ненавижу: ты с мамой из-за ее денег.

– Я ничего не прошу. – Мерзавец! Он не сделал паузы! Ни малейшего зазора, в который могло бы просочиться сомнение, не возникло между моим вопросом и его ответом! За что я возненавидела его еще больше.

– Пока не просишь. Пока ты никто. Но, прости, сколько тебе лет?

– Почему прости? С каких пор извиняются за молодость? Это тебе скоро придется скрывать свой возраст, а мне… Мне двадцать пять.

– То есть у тебя уйма времени. Она ведь стареет, а ты только хорошеешь. Мужчины твоего типа, как коньяк, их цена зависит от выдержки. Чем они старше, тем их обаяние сильнее ударяет в голову, в двадцать пять они лишь слегка опьяняют, зато в сорок с первого глотка валят с ног. Это не комплимент: я тебя ненавижу. Я поняла твою тактику. Ты решил выждать время. Правильно: богатство надо заслужить. Его надо выстрадать. Мама выстрадала. И она так просто не сдастся. Но я вижу, ты парень терпеливый. Ты ее дожмешь.

– Не знал, что ты такая жадная, – сказал мне на это Егор.

– Я жадная?!

– Что ж, я все понимаю. Делать ты ничего не умеешь, кроме как быть дочерью Марины Мининой. Она тебя безумно любит и будет давать деньги всегда. Ты должна молиться на нее, а ты издеваешься.

– Как ты сказал?!

– Издеваешься. Ты надо всеми издеваешься, но над ней особенно. Мстишь ей, только непонятно за что. Хотя, если подумать… Ты ж собственница! Так выражается твоя безумная любовь к ней. Но я тоже ее люблю. Я тоже хочу немножко Марины Мининой, – насмешливо сказал он. – Может, поделишься, Аришка?

– Не смей меня так называть!

– Извините, Ариадна Витальевна, – он шутливо поклонился. – Так что, поделишься со мной своей мамой?

– Вы с ней это обсуждаете? – подозрительно спросила я.

– Конечно!

– А ты не только терпеливый, но и хитрый. Решил нас поссорить. Только учти: я и в самом деле люблю свою мать. Я ее от тебя спасу.

– Я тоже ее люблю. Ее надо спасать от тебя.

– Значит, война?

– Ну, если ты не хочешь мира…

Он бросил на меня выразительный взгляд. Надо сказать, глаза у него были необыкновенные. Ласковая зелень. Зеленые глаза бывают разные. Бывают жгучие, как крапива, бывают наглые. У Егора они были как зеленая лужайка, приглашающие. Иди сюда, здесь хорошо, мы полежим в тени деревьев, насладимся прохладой. И, разумеется, займемся любовью. Но я не повелась, глупая. Мне следовало попытаться его соблазнить и сделать так, чтобы мама об этом узнала. Но тогда я свой шанс упустила. Да я и не умею этого: соблазнять. Так же, как не умею врать. Я слишком честна в постели, всегда выполняю обещания.

– Максимум год, – самоуверенно сказала я тогда.

– Не понял?

– Всего год. И она в тебе разочаруется. Знаешь, сколько у нее было любовников?

– Догадываюсь, что много, – в ласковой зелени мелькнул солнечный зайчик. Этот гад надо мной смеялся! Моя ненависть росла в геометрической прогрессии.

– Никто из них не протянул и года, Егорчик. Исключение мой папа, который прожил с ней четверть века. Но это отдельная история, история семьи Мининых, к которой ты не имеешь ни малейшего отношения. Может, сразу деньгами возьмешь?

– Отступные? – рассмеялся он. – А если я ей расскажу?

– Мне-то что. Запомни: меня она будет любить всегда, а тебя по настроению. Настроение у нее меняется часто, поэтому тебе придется несладко.

– Все сказала? – на солнце нашла туча, и в ласковой зелени стало прохладно.

– Да!

– Тогда я удаляюсь. – Он посмотрел на часы. – Мы с Мариной идем в ночной клуб.

– В элитный ночной клуб. Куда тебя раньше не пускали.

– Ошибаешься.

– Значит, она у тебя не первая богатая старуха?

– Вот как ты думаешь о своей матери… – Его голос стал ехидным. – Видимо, вам, Ариадна Витальевна, придется поискать себе работу. Мама скоро перестанет субсидировать ваше безделье. Ах, да! Я и забыл! У вас же есть муж! Вы всегда можете родить ему ребенка…

Скажу честно: раньше мне не приходилось бить людей. Но Егор разжег во мне такую ненависть, что я не удержалась. Это была самооборона, разве не так? Он меня здорово обидел, и я ударила. Пощечина вышла звонкой, но Егор выдержал ее стойко. Мне даже показалось, что он смотрит на меня с жалостью.

Так мы ступили на тропу войны, и чем это закончилось, вы уже знаете. Он неудачно упал на садовый нож. Так неудачно, что сразу умер.

Мне придется пропустить полгода, потому что за это время со мной не случилось ничего интересного. Зато случилось с Павлом Юрьевичем: ему поставили на вид. Да так поставили, что он чуть не вылетел с работы.

– Телегу на меня накатала, сучка, – прошипел он, когда мы столкнулись в коридоре.

– Телега – это транспортное средство, ее не катают, она едет, – теперь я попыталась преподать ему урок русского языка, но, видимо, Паша в школе был двоечником. Отреагировал он как двоечник:

– Я тебя запомню, дрянь. Твоя дачка находится на моем участке.

– Хорошо, я ее продам.

Слава богу, разговор происходил в коридоре. У него под рукой не оказалось ни стакана, ни воды. Он пошарил взглядом в поисках тяжелого предмета, но я не стала дожидаться, пока в его руке окажется огнетушитель, которым он огреет меня по голове, и сделала ручкой: