На днях я видела нашу Серебристую Мэри и сказала ей, что ты приезжаешь. Она все такая же мышка, как и была. Я приглашу ее и еще нескольких девочек к обеду, когда ты будешь здесь. До свидания, и полтораста поцелуев Кловер и остальным.

Преданная тебе

Роза Ред.

– Я замечаю, что она никогда не подписывается своей новой фамилией – Браун, – сказала Кловер, дочитав письмо до конца.

– Роза Ред-Браун![17]Это звучало бы слишком смешно! Розой Ред она должна оставаться до самого конца – никакое другое имя не подошло бы ей так хорошо, и я не могу представить чтобы она звалась иначе. Как это будет весело – увидеть ее и маленькую Розу!

– И Денистона Брауна, – вставила Кловер.

– Почему-то мне трудно осознать тот факт, что есть какой-то Денистон Браун, – заметила Кейти.

– Возможно, это окажется легче, после того как ты увидишь его.

И вот наступил последний день, как это всегда неизбежно происходит. Дорожный сундук, в который объединенными усилиями всей семьи были самым аккуратным и тщательным образом упакованы вещи Кейти, стоял в передней, запертый на замок и перетянутый ремнями, – его предстояло открыть, лишь когда путешественницы прибудут в Лондон. Последнее обстоятельство вызывало большой интерес к сундуку у Фила и Джонни, и даже Элси взирала на него с почтением. Чемодан также был готов, и Дорри, мастер на все руки, изобразил красные звездочки на обеих сторонах сундука и чемодана, чтобы их легко можно было отличить в куче багажа. Теперь он был занят изготовлением двух квадратных карточек, одну из которых, с надписью «Трюм», предстояло наклеить на сундук, а другую, с надписью «Каюта», на чемодан. Миссис Холл сказала, что так принято.

У миссис Эш также было много дел: она приводила в порядок дом к приезду семейства, которое сняло его на время, пока она будет в путешествии, и Кейти, и Кловер не раз отрывались от собственных приготовлений, чтобы помочь ей. Наконец все было сделано, и ясным октябрьским утром Кейти стояла на пристани на берегу озера в окружении родных, а комок в горле мешал ей заговорить с кем-либо из них. Она стояла так неподвижно и говорила так мало, что случайный наблюдатель, не знакомый с обстоятельствами, мог бы назвать ее «бесчувственной», в то время как на самом деле ее слишком переполняли чувства!

На пароходе ударили в колокол. Кейти сдержанно поцеловала братьев и сестер и поднялась на борт вместе с папой. Ее прощание с ним, самое трудное, прошло в самой гуще толпы, а затем ему пришлось покинуть Кейти. Когда колеса парохода начали вращаться, она вышла на боковую палубу, чтобы в последний раз взглянуть на родные лица. И вот они: Элси, уткнувшаяся головой в рукав папиного пальто и отчаянно плачущая; Джонни, смеющаяся или пытающаяся смеяться, но с катящимися по щекам крупными слезами; мужественная маленькая Кловер, бодро машущая платком, но с очень печальным выражением лица. Вид этой группки заставил сердце Кейти дрогнуть от неожиданно нахлынувших сожалений и тоски. Зачем она согласилась ехать? Что вся Европа в сравнении с тем, что она покидает? Жизнь так коротка, как могла она решиться вырвать из нее целый год, чтобы провести его вдали от тех, кого любила больше всего на свете? Если б она могла выбирать, то, думаю, тут же бросилась бы обратно на берег и отказалась бы от путешествия. Я также думаю, что чуть позже она всей душой сожалела бы о таком поступке.

Но у нее не было выбора. Стук паровых машин становился все более размеренным, а разрыв между бортом парохода и пристанью все более широким, и когда развевающийся платочек Кловер стал неразличимым пятнышком вдали, Кейти с тяжелым сердцем направилась в каюту. Но там были миссис Эш и Эми, тоже готовые предаться тоске по дому и нуждающиеся в ободрении. И, стараясь развеселить их, Кейти постепенно сама стала веселее и вновь обрела свою обычную бодрость. Бернет притягивал к себе с меньшей силой, по мере того как удалялся, а Европа казалась более манящей теперь, когда их пароход был на полном ходу. Светило солнце, озеро было ослепительно голубым, и Кейти сказала себе: «В конце концов, год – это не такой уж долгий срок, а какие радости ждут меня!»

Тридцать шесть часов спустя поезд из Олбани, плавно промчавшись по зеленым равнинам за плотиной Милл-Дэм, доставил путешественниц в Бостон.

Кейти смотрела в окно, горя желанием поскорее увидеть город, о котором слышала так много. «Милый маленький Бостон! Как приятно снова его увидеть!» – услышала она слова сидевшей рядом дамы, но на каком основании его можно было назвать «маленьким Бостоном», ей было совершенно непонятно. Из окна поезда он казался большим, внушительным и очень живописным, особенно после Бернета, расположенного на равнине, отлого спускающейся к кромке озера. Она разглядывала башни, шпили и красные крыши, громоздящиеся друг над другом на склонах Три-Маунтин, и возвышающийся надо всем огромный купол здания Законодательного собрания – и про себя решила, что Бостон нравится ей больше любого другого города, какой она только видела.

Поезд сбавил скорость, несколько минут шел между высокими обшарпанными кирпичными стенами, а затем с заключительным, долгим и хриплым свистком остановился в здании вокзала. Все пассажиры одновременно бросились к двери – и Кейти, и миссис Эш, задержавшиеся, чтобы собрать свои книжки и саквояжи, обнаружили, что втиснуты в свои сиденья и не могут выбраться. Это была минута замешательства – не очень приятная; такие минуты никогда не бывают приятными. Но чувство неловкости сменилось чувством облегчения, когда, выглянув в окно, Кейти увидела прямо напротив прелестное лицо – обрамленное светлыми вьющимися волосами, свежее, хорошенькое, румяное, с ямочками на щеках и полными смеха и радушия глазами, которые, очевидно, уже заметили Кейти. Это была Роза, собственной персоной, ничуть не изменившаяся за те годы, что они не виделись. Рядом с ней стоял высокий молодой человек, по всей вероятности ее муж – Денистон Браун.

– Это Роза Ред! – воскликнула Кейти, обращаясь к миссис Эш. – Какая она милая и непринужденная, правда? Подождите, позвольте мне представить вас. Я хочу, чтобы вы познакомились с ней.

Но поезд пришел в Бостон с небольшим опозданием, и миссис Эш боялась не успеть на пароход в Хинхем, так что она лишь бросила из окна быстрый взгляд на Розу, объявила, что та очаровательна, торопливо поцеловала Кейти, напомнила ей, что в субботу, ровно в двенадцать, они должны быть на пароходе, и ушла, взяв за руку Эми, так что Кейти, самая последняя в медленно движущейся цепочке пассажиров, шагнула на платформу совсем одна и сразу попала в объятия Розы Ред.

– Милочка! – приветствовала ее Роза. – Я уже начала бояться, что ты собираешься заночевать в вагоне, – так долго ты выбиралась. Как же чудесно, что ты здесь! Денистон, это Кейти; Кейти, это мой муж.

Говорившей это Розе на вид было не больше пятнадцати лет, и она казалась такой до нелепости юной, чтобы иметь мужа, что Кейти не могла удержаться от смеха, когда обменялась рукопожатием с Денистоном. Его глаза тоже весело поблескивали – очевидно, его смешило то же, что и Кейти. Это был высокий молодой человек с приятным, спокойным лицом, и его, похоже, бесконечно забавляло – хоть он и сохранял сдержанность – все, что говорила и делала его жена.