Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я же сказала вам, — начала нежным голосом Адель, — что мне позвонили и я тоже была вынуждена уйти из-за столика.
— Значит, вас не было?
— А вы думаете, что ее…
— Я еще пока ничего не думаю.
— Боже мой! Вот это да! Неужели ее украли?
— Надеюсь, что нет, — сжав зубы, ответил он, хотя было понятно, что именно этого он и боится.
— Ах, какой ужас! Она, наверное, дорогая? — прижав ладони к щекам, сокрушалась Адель.
— Не помню. Кажется, да. Но дело не в этом. Просто на ней находилось несколько бесценных сюжетов, которые мы с друзьями сняли перед моим отъездом, я хотел их показать… Да и вообще — жалко потерять такую вещь!
— Как я вас понимаю! Ах как я вам сочувствую! Но… думаю, что смогу утешить вас тем же — вернется ваша камера!
— Что?
Адель улыбалась обезоруживающей улыбкой.
— Что вы так волнуетесь? Вернется. Наверное, какое-нибудь недоразумение.
— Да вы о чем таком говорите?! Какое тут может быть недоразумение?
— Ну… я не знаю. Какое-нибудь. Недоразумение оно и есть недоразумение.
— Да при чем тут недоразумение? Надо позвать полицейского.
— Того самого? — испугалась Адель.
— Не знаю, мне все равно какого.
— Вы думаете, он поможет?
— Не знаю, надо попробовать. — Парень встал из-за стола.
— Ну вот. А говорили, что мое шоу превосходит… что-то превосходит, в общем.
— Девушка, но это же разные вещи. Ваш багаж не потерян, а моя камера, возможно, украдена.
— А вы точно ее…
— Точно! Никуда я ее не девал. Я, еще когда уходил из-за столика, хотел попросить вас присмотреть за вещами, а потом решил, что с ними и так ничего не случится.
— Ну вот. Примите мои соболезнования. Ничего. Вернется ваша камера. Не сегодня, так завтра.
— Да как вы можете такое говорить!
— А что? У меня такое не раз случалось. — Она в точности повторяла его слова.
— Вас обворовывали?
— Нет, меня разыгрывали.
— Не понял?
Адель рассмеялась и полезла было в свою сумку, чтобы отдать ему камеру и выступить с назидательной речью о том, что не надо преуменьшать чужие проблемы, чтобы самому не оказаться в похожем положении, но…
В этот момент мальчонка-бармен, который все время усердно делал вид, что ничего не понимает на неродном языке, неожиданно подошел к ним и, ткнув пальцем в Адель, отчетливо произнес:
— Это она вас обокрала. Я видел. Камера лежит у нее в сумке.
Удивленная его познаниями в английском языке, Адель резко повернулась к нему.
— А тебе какое дело?
Парень, у которого пропала камера, опешил, сделав шаг назад от нее.
— Вы?
— Нет.
— А кто же?
— Да.
— Но как вы могли?
— Э-э-э… — Адель достала камеру из сумки и протянула ему. — Я хотела вас разыграть, и только. Я хотела, чтобы вы поняли, что не всегда чужие проблемы…
— Вы стащили у меня камеру? — Он продолжал во все глаза смотреть на нее с таким неподдельным ужасом и разочарованием, словно Адель нарекла себя Девой Марией, а потом совершила грехопадение.
Она нахально подбоченилась.
— Ну я. А что такого?
Он брезгливо взял камеру двумя пальцами, как будто мог испачкаться, и положил себе в сумку. Губы его изогнулись в презрительной улыбке.
— Н-да… никогда не знаешь, какой сюрприз готовит тебе судьба.
— Ну не расстраивайтесь. Потеря вещей — не самая большая потеря в жизни, поверьте мне. Вы сами так говорили.
Он продолжал смотреть на нее с презрением.
— Вы что, профессиональная воровка?
— Ну, знаете!
— Но мне только это остается думать.
— Я вас тоже в советчики не приглашала! Когда вы мне говорили, что мои вещи — это чепуха…
— Хотите, я вам скажу правду?
— Нет!
— Вы просто неуравновешенная особа, которая еще не вышла из детского возраста, а потому совершенно не умеет себя вести в приличном обществе.
— Ну конечно! — Адель показала ему язык.
— И следить за собой!
— Да? А вы тогда самонадеянный, жадный и двуличный тип, который любит порассуждать о чужих проблемах с видом всеведущего мудреца, а сам трясется над своим имуществом, как будто…
— В таком случае, у вас странный способ доказывать свою правоту.
— Ничего, мне нравится.
— Мне тоже. Со стороны. Если бы речь шла не обо мне.
— Вот именно! Вам все нравится, когда речь идет не о вас. Вы двуличный.
— По-моему, вы сами двуличная. Вы тоже находите свои розыгрыши оригинальными, когда жертвами становятся другие.
— Это не важно. Я надеюсь, что все-таки смогла преподать вам урок!
— Эдриан, ну наконец-то! — раздалось возле двери. — Сколько можно ждать? Я уже давно припарковался, а ты все не идешь.
— Я надеюсь, что мы с вами больше никогда не увидимся, — сказал он, отвешивая ей поклон, словно в танце, и разворачиваясь к выходу.
— Я тоже!
Адель топнула ногой, глядя ему вслед, и пошла искать подруг. Это был первый случай, когда после блистательного розыгрыша на душе не осталось никакого удовольствия.
Утро наступило теплое и прелестнейшее. По-фински, конечно, но все равно прелестнейшее. Было плюс двадцать пять (как вчера вечером), подруги мирно покоились каждая в своем шезлонге на той самой деревянной площадочке, которую Шерри вчера обозвала «футбольным полем на воде» и где вчера гостил Эдриан.
Сегодняшней темой стало обсуждение последней выходки Адель. Не той, разумеется, которая произошла в аэропорту (о ней никто, кроме Эдриана, не знал), а другой — вчерашней, когда Адель выслеживала их, сидя в кустах. Впрочем, она каждый день давала блестящие поводы для шуток и обсуждений, и, если бы Шерри и Натали не имели более насущных проблем, их жизнь благодаря Адели никогда не казалась бы скучной и пресной.
— Но все-таки открой мне тайну — почему ты вчера отказалась выходить к нему?
Шерри красивым жестом отправила в полет очередной отпечатанный на принтере лист из своей книги, и тот плавно приземлился неподалеку от ее шезлонга. С утра уже вся площадка была усеяна этими листами: Шерри «писала». Ее миниатюрная смуглая фигура очень выгодно смотрелась среди вороха белой бумаги — так она сегодня желала предстать пред взором Эдриана.