Другим приходилось довольствоваться орудиями из кремня. И люди, искусные в изготовлении кремневых орудий, не боялись конкуренции металла. Наоборот, они чрезвычайно гордились своей работой, производя из местного красно-коричневого кремня топоры, копья и даже алебарды, которые с расстояния в несколько шагов были неотличимы от медных.

В противоположность богатой и разнообразной городской жизни на давно обрабатываемых землях Среднего Востока, с их рабочими-металлистами и плотниками, огранщиками драгоценных камней и купцами, писцами, мельниками и ткачами, эти поселенцы на новых землях имели только одного специалиста – обработчика кремня. Ну и жрецов, конечно. Всю остальную работу поселенцы делали сообща, и только по прошествии веков стали делить ее на мужскую и женскую. Женщины работали в поле серпами, мололи зерно в каменных ручных мельницах. На них также были возложены выпечка лепешек, ткачество и изготовление горшков. Мужчины ухаживали за скотом, доили его, охотились, плотничали, возможно, также сеяли зерно. Они валили лес и вырубали подлесок, хотя в конечном выжигании участков под новые посевы принимало участие все население, за исключением маленьких детей, которые в это время пасли свиней в лесу на безопасном расстоянии от огня.

Так жили эти люди, не ведая о происходящих на Земле переменах. Может показаться, что у них была примитивная, но энергичная демократия. Конечно, существовали старейшины и вождь каждой деревни. Отдельные деревни были связаны между собой тесными родственными узами. Но не было лордов-автократов, дворцов и поместий. Рабство принималось как естественный институт, но рабов было очень мало, поскольку было мало войн. Держали ли они скот и урожай сообща, мы не знаем, но есть все основания полагать, что так оно и было или к этому шло. О классовых противоречиях тогда еще не знали. Конечно, существовали местные жители – рыбаки в прибрежной полосе и охотники в глубинке, не слишком сильно заросшей лесом. Но везде социальные барьеры были сломлены – и оставались таковыми в течение многих поколений. Никогда не было заметных расовых различий между поселенцами и туземцами – охотниками и рыболовами, жившими здесь во времена, когда еще не знали земледелия. Охота и рыболовство оставались весьма прибыльными занятиями, но прибрежные деревни начинали заниматься также скотоводством и земледелием и часто были практически неотличимыми от усадеб колонистов. Однако, поскольку рыболовство удерживало людей на определенном месте, их успехи в сельском хозяйстве оставляли желать лучшего – земледелие и скотоводство были для них не более чем вспомогательными занятиями.

Крестьяне, возможно, знали внешний мир лучше, чем мы сегодня можем предположить. Было много путешественников, которые более чем охотно делились новостями о местах, в которых побывали, обеспечивая себе гостеприимство жаждущих услышать их рассказы хозяев. Сидя под раскидистым деревом в конце широкой деревенской улицы теплой светлой ночью в середине лета или собравшись вокруг костра осенью, бородатые деревенские жители в домотканых плащах жадно слушали очередного путешественника. Позже они сравнивали его рассказы с теми, что слышали от других путешественников, или с собственными воспоминаниями юности. Женщины слушали, разливая напитки или готовя ужин, их тяжелые янтарные бусы поблескивали в свете пламени. Они слышали о богатых землях Египта и Месопотамии – так сегодняшний перс кое-что знает о Нью-Йорке, – но не имели никакого представления о направлении, где те находятся, только о расстоянии. Все они точно знали, что это слишком длительное путешествие, чтобы в него стоило пускаться. Зачем нужна вся бронза Востока, если твои дети станут взрослыми прежде, чем ты возвратишься. Эти люди слышали о Центральной Европе и Дунае, поскольку там жили их дальние родственники еще с начала времен. И, как мы увидим в последующих главах, Северное море все чаще переплывали суда, везущие нехитрые предметы торговли и разнообразную информацию.

Пользуясь аналогичными каналами, крестьяне Англии и Шотландии, Северной Франции и Центральной Германии узнавали о существовании земель Южной Скандинавии, хотя вполне могли считать их заросшими непроходимыми лесами. В долинах Южной Норвегии и Центральной Швеции движущая сила колонизации быстро снизилась, а вскоре и вовсе сошла на нет – там дубовые и ясеневые леса сменяются плотными рядами сосен, а короткое лето и суровая зима делают жизнь земледельца тяжелой и безрадостной.

В более приветливых землях Южной Англии жизнь была вполне приятной, хотя и не отличалась радикально от жизни датских поселенцев. В ночь накануне начала второго тысячелетия до н. э. пастбища Уиндмилл-Хилла были безлюдными и заснеженными. Только дважды в год – весной и осенью – здесь звучат крики и смех пастухов и зрителей. Сейчас в защищенных холмами долинах уютно расположились небольшие деревушки. Скот пасется на заливных лугах с минимальным количеством пастухов. Погода тогда была мягче, чем теперь, и не было никакой необходимости, как в расположенной севернее Дании, собирать его на зиму в загон и заготавливать для него пищу. (Только с ухудшением погодных условий, имевшим место спустя полтора тысячелетия, появилась необходимость загонять скот на зиму в помещение.) Дома были легче и не такие жестко прямоугольные, как массивные деревянные постройки Скандинавии, но домашние принадлежности в них почти одинаковые. Бронза, конечно, встречалась чаще, хотя тоже завозилась издалека и потому использовалась скорее для украшения жилища, чем в функциональных целях. Жителям вполне хватало камня, дерева и кремня, правда, здесь не нашлось места тяжелым лесорубочным топорам Скандинавии. Нет и капли сходства между британскими и датскими земледельцами. Крестьяне ниже Даунса считают, что находятся в родстве или просто схожи с племенами, живущими за каналом – южнее. Оттуда, как повествуют народные предания, их далекие предки пришли более тысячи лет назад. По другую сторону канала в густо заросших лесом Арденнах живут люди, имеющие такие же загоны для скота на вершинах холмов, ведущие схожий образ жизни и даже говорящие на понятном языке. В действительности некая незримая связь, чувство, что все они одной крови, распространено среди жителей лесов всей Западной Европы до тех мест, где леса Франции преодолевают бастион Альп или исчезают на солнечных холмах Средиземноморья.

Никто в те времена не мог объяснить это чувство родства и не связывал его с вплетенным в легенды и волшебные сказки древним народным преданием о том, что более двух тысячелетий назад предки всех земледельцев Европы к западу от Рейна переправились на этот девственный континент из Северной Африки. А Европа восточнее Рейна была заселена колонистами из Малой Азии, которые облюбовали долину Дуная и оттуда распространились по всей Европе. Все это было давно забыто. Осталось лишь чувство, что все западные районы связаны между собой, а обитатели долины Дуная восточнее Рейна немного другие.

Еще дальше на юг и запад, в самой южной области Испании, обитатели построенных на вершинах холмов городов начали бы энергично протестовать, если бы их назвали лесными жителями. На их горах растет не так уж много сосен, и они, в отличие от варваров остальной Европы, не выжигают леса, чтобы расчистить землю для обработки, и не перемещают свои селения с места на место каждые несколько лет. Их каменные города постоянны, укреплены стенами и рвами и занимают несколько акров земли. Они гордятся своим положением, эти смуглые, худощавые испанцы, чьи отары овец бродят по окрестным холмам. И если британские скотоводы ищут свои истоки не далее чем на противоположном берегу канала, испанские пастухи никогда не забывали о том, что их предки приплыли из Африки.