Зарывался лицом в её волосы и целовал. Какого хрена с ним происходит – не понимал. Но чувствовал, что теперь всё будет по-другому.

Глава 7

Проснулся от голодных воплей Барса. В незашторенное окно уже вовсю светило солнце, на часах шесть – ноль семь. Маринка спала, уткнувшись лицом в подушку. Улыбнулся. Смешная такая. И такая красивая. До вечера теперь болеть будет – точно.

Накормил Барса, умылся. Больше всего тянуло снова завалиться к Маринке под бочок, обнять и, слушая её тихое сопение, вырубиться до обеда. Но из еды дома было только чёртово сало, огурцы и котлеты сомнительной свежести. Не, ему самому бы нормально – а вот ей...

Возле ларька, что за углом, встретил соседа деда Витю с сотоварищами. Пересчитывали копейки в трясущихся с похмелья руках и прикидывали, на что хватает. Щедро подкинув им стольник, взял минералки, печенья, паштет, свежего хлеба. Суетился, был какой-то смутный страх, что вернётся – а Маринки нет. Или, например, проснётся – а нет его, и как она тогда? Эта может и заистерить.

Торопясь домой, на ходу полез по карманам олимпийки в поисках ключей, но кроме них нашарил ещё что-то непонятное, маленькое, мягкое. Вынул... И встал. В руке лежали три дозы в пакетиках. К бабке не ходи – герыч.

И сразу новыми смыслами заиграла вся минувшая ночь. И забитая Шпиком стрелка, и то, что он на неё так и не явился, и нагрянувшие вдруг со шмоном менты.

Оставалось понять, в какой момент успели подкинуть. Хотя, на самом-то деле похрен. Такая подстава – это не по понятиям, вот что важно. Не по-пацански. Шпик, сука... В тот раз из-за его жадности чуть под мокрушную статью не попал – пришлось срочно линять в армию, и что теперь? Из-за пары сотен косарей готов закрыть бывшего кореша на семёру, а то и больше за наркоту? Гнида. Особенно если учесть, что бабки изначально не его, а Данилины.

Дома спустил порошок в унитаз, обмотку сжёг на балконе. Душила злость. Ослепляла.

В какой-то момент подумал даже, что, может, это Маринка подкинула – слишком уж нереальным и в то же время экстремальным было её появление в кабаке, да и всё что после – тоже. Уже одно то, что она через окно пыталась слинять... А с виду обычная девочка-пай. Острая на язык пятёрочница, блин. Что она там говорила – в ментовку ей нельзя? Чёрт...

Не включая колонку залез под душ. Холодная вода привела в чувство. Не Маринка это. У неё просто не было такой возможности. Подкинули явно до заварушки с ментами, иначе само их появление теряло смысл. Может, та тёлка с пивом? Не по-детски ведь тёрлась об него, сука...

Когда вошёл в комнату, Маринка спала, всё так же уткнувшись носом в подушку, но повернувшись на другой бок. Из-под задравшегося сарафана белели перепачканные кровью трусики. Данила смущённо отвёл взгляд: ну, здоро́во, семейная бытовуха! Прикольные они, всё-таки, эти девчонки со своими секретными заморочками...

При взгляде на неё мгновенно встал. Подлёг, обнимая, целуя шею, прижимаясь к её попке. Замыкало до дрожи. Даже злость на Шпика временно померкла. Сейчас хотелось только повторения банкета – пока девочка ещё мягкая, податливая, со сна. Сладкая...

Проснувшись от его ласк, Маринка вдруг затрепыхалась, заматываясь в простынь и отодвигаясь.

– Чшш... Не пугайся, дерзкая, это я, – наваливаясь на неё, шепнул Данила. – Доброе утро, малышка. Но ты это, спи, спи... Рано ещё, ещё даже семи нету. Я потихонечку, м? Расслабься, ну...

Но она цеплялась за сползающую с неё простынь, и ломалась:

– Не надо. Ну не надо...

Такая смешная с этой своей до сих пор размазанной по лицу косметикой. И такая милая.

– Ну чего ты, Марин? Из-за месячных что ли? Да не парься, дурочка, я не брезгливый.

Она замерла на миг и вдруг замолотила его кулаками, норовя при этом ещё и коленом в пах угодить.

– Пошёл вон, козёл!

Соскочила с дивана и её тут же шатнуло, занесло к противоположной стене. Данила рассмеялся:

– Ну куда ты подорвалась, дика́я? Ты же ещё бухая! Тебе ещё спать и спать!

Но она схватила сумочку и кинулась в коридор. Данила кинулся за ней:

– Эу, стоять, я сказал! Ты никуда не идёшь!

– Отвали, придурок!

– Так, короче... – схватил поперёк тела и поволок в комнату. Сбросил на диван, навис над нею: – Ты. Никуда. Не идёшь. Это ясно?

– Мой папа тебя уроет! – с ненавистью и страхом глядя ему в глаза, прошипела она.

– Пусть сначала найдёт! – в сердцах рыкнул Данила и пошёл на выход.

Вслед ему полетела её сумочка. Врезалась в стену, рассыпалась всякой бабской мелочёвкой. Данила перешагнул через неё и, плотно закрыв за собой комнатную дверь, ушёл в кухню. Трясло. Вот что это, нахрен, было? Что он такого сказал, что не так сделал? Психанув, смахнул со стола, всё, что купил к завтраку, зажал руками голову. Придурочная, блин...

Минут через пять тупого созерцания крышки стола, признал, что был не прав. Слишком давит на неё, надо притормозить. Она просто испугалась, видно же. В этот же миг скрипнула комнатная дверь, и Данила кинулся в коридор.

Маринка стояла перед зеркалом, и, слюнявя палец, яростно пыталась оттереть черноту под глазами. Её заметно пошатывало. На него – демонстративно ноль внимания.

– Я же сказал – не отпущу!

– А мне похрен, что ты сказал!

Снова закипая, понаблюдал, как она дерёт расчёской волосы.

– Что не так-то, Марин? Я серьёзно не понимаю! Всё же хорошо было? Нет, ну правда, ты... Ну умойся хотя бы. Позавтракаем спокойно, поговорим... Марин?

Но она игнорила, и это злило.

– Так, короче, – схватил её за локоть, – если не хочешь, чтобы я тебя связал нахрен, возвращаешься в комнату и... – замолчал.

– И что? – выдернув руку, дерзко вскинула она подбородок. – Ну, что?

А он не знал. Но связывать точно не собирался.

– Ничего. Не, ну правда, Марин, не хочешь трахаться – не будем. Просто проспись нормально.

– Сама разберусь, как мне нормально, – сунув в рот жвачку, буркнула она и наклонилась, чтобы обуться. Её пошатнуло. Устояв, заторможено уставилась на свои босоножки с отломанными каблуками и, отшвырнув их вдруг, нагло сунула ноги в Данилины резиновые шлёпанцы.

Он выскочил за ней в подъезд.

– Да погоди ты, дурная!