– Тот человек! Нож в лице…

– Он продал бы меня в рабство! – зло крикнула ей Ишрак. – Он хотел увезти тебя обратно к брату! А чего ты хотела?

– Ты могла его убить!

– И пусть! И пусть! И ты дура, если о нем тревожишься.

Вся дрожа, Изольда повернулась к брату Пьетро.

– Ведь грешно убивать человека, при любых обстоятельствах?

– Да, – признал он. – Но Ишрак защищала себя…

– И пусть! – еще раз повторила Ишрак. – По-моему, о нем вообще глупо думать. Он собирался продать меня в рабство. Он убил бы нас обеих. Конечно, я стала защищаться. Но если я хотела бы его убить, то вогнала бы нож ему в глаз, и тогда он уже точно был бы мертв, а не просто остался без зубов.

Изольда оглянулась. Некоторые люди с галеры уже забрались на обломки своего судна. Их командир с красным от крови лицом цеплялся за сброшенные ею с Фрейзе доски.

– Главное, ты спасла себя и Ишрак, – сказал ей Лука. – А им надо будет отчитаться перед твоим братом, так что какое-то время ты будешь в безопасности. Ишрак держалась чудесно, и ты тоже. Не жалей о том, что проявила отвагу, Изольда. Ты спасла всех нас.

Она неуверенно засмеялась.

– Даже не знаю, как я это придумала!

Ишрак крепко ее обняла.

– Это было просто блестяще! – с жаром проговорила она. – Я понятия не имела, что ты делаешь. Ты все сделала идеально.

– Меня просто озарило. Когда они сказали, что заберут тебя.

– Ты бы отправилась с ними, чтобы избежать боя?

Изольда кивнула.

– Но я не могла допустить, чтобы забрали тебя. Только не в рабство!

– Ты поступила правильно, – подытожил Лука.

Он посмотрел на брата Пьетро, и тот кивнул, соглашаясь с его словами.

– Правое дело, – глубокомысленно сказал он.

– А как ты метнула нож! – Лука повернулся к Ишрак. – Где ты вообще научилась таким броскам?

– Моя мать хотела, чтобы я умела за себя постоять. – Ишрак улыбнулась. – Она научила меня метать ножи. А отец Изольды, лорд Лукретили, отправил меня к испанским мастерам обучаться боевым искусствам. Я училась этому тогда же, когда училась стрелять из лука… и многому другому.

– Нам следует вознести благодарность за спасение, – объявил брат Пьетро, воздевая распятие, которое носил на веревке у пояса. – Вы обе держались очень хорошо. Вы были отважны и очень быстры. – Он посмотрел на Изольду. – Мне очень жаль, что я не мог солгать ради тебя.

Она кивнула:

– Понимаю, конечно.

– А тебе придется исповедаться, брат Лука, – мягко сказал брат Пьетро своему юному спутнику. – Как только мы окажемся в Венеции. Ты отрекся от обета, принесенного Церкви, неоднократно лгал и… – тут он ненадолго замолчал, – …ты ее целовал.

– Только для того, чтобы ложь казалась убедительной, – вступилась за Луку Изольда.

– Он был потрясающе убедителен! – восхищенно вставил Фрейзе, подмигнув Ишрак. – Можно было даже подумать, будто ему хочется ее поцеловать. Я почти поверил, что ему понравилось ее целовать. Показалось, что она на его поцелуй отвечает. Вы провели меня.

– Итак, я вознесу благодарность за то, что мы в безопасности, – сказал брат Пьетро и, чуть отойдя от них, встал на колени и начал молиться. Фрейзе отошел на корму, чтобы поговорить со стоящим на руле паромщиком. Ишрак отвернулась.

– Это было не просто для того, чтобы ложь казалась убедительной, – тихо признался Изольде Лука. – Я чувствовал…

Он замолчал. У него не было слов, чтобы описать, что он чувствовал, когда она прижалась к нему, а его губы встретились с ее губами.

Она ничего не сказала – просто смотрела на него. Он же завороженно смотрел на ленту, которой был завязан ее плащ на шее. Он видел, как эта лента чуть колышется на пульсирующей жилке.

– Это не должно снова повториться, – сказал Лука. – Я завершу послушание и принесу монашеские обеты, а ты станешь дамой – богатой и знатной. Если у тебя получится собрать армию и отвоевать замок и свои земли, то ты выйдешь замуж за влиятельного человека, может, даже за принца.

Она кивнула, не отрывая взгляда от его лица.

– Тогда на мгновение мне захотелось, чтобы это была правда, и мы были женаты, – признался Лука со смущенным смешком. – Взял в жены и уложил в постель, как сказал тот человек. Но я понимаю, что это невозможно.

– Невозможно, – согласилась она. – Совершенно невозможно.

Через несколько часов небо постепенно посветлело, и пятеро путешественников, поднявшись со своих мест на корме парома, перешли на нос, смотреть на восток, где восходящее солнце своими рассветными лучами окрашивало легкие облачка в розовый и золотой цвета. С кормы паромщик крикнул им, что они входят в Венецианскую лагуну – благодарение Богу за то, что они наконец-то в безопасности после такой ночи! – и они сразу же почувствовали, как паром стало меньше качать: волны улеглись. Внутренние воды, защищенные кольцом островов, были спокойными, словно покрытое легкой рябью озеро. Местами тут было настолько мелко, что можно было разглядеть рыбацкие сети, закрепленные прямо под поверхностью воды, однако вокруг островов вились глубокие протоки, порой отмеченные только одним грубым столбом, вбитым в дно лагуны.

Ишрак с Изольдой стояли, крепко сцепив руки, пока кораблик пробирался между десятками, сотнями островков. Некоторые из них были настолько малы, что на них умещался только один дом с садом, а у причалов качались на волнах ялики или яхточки. Некоторые из островов поменьше были покрыты лесом и илистой литоралью, где бродили только болотные птицы, а некоторые – походили на хутора с одним фермерским домом и хозяйственными постройками, крытыми тростником, тогда как все остальное пространство острова занимали поля. На крупных островах было людно: у каменных причалов разгружались и загружались суда, из труб невысоких строений валил темный дым, а в сараях можно было разглядеть красное свечение топок.

– Стекольные мастерские, – объяснил паромщик. – В городе варить стекло не разрешают из-за опасности пожаров. Жутко боятся пожаров эти венецианцы. Бежать-то некуда.

По мере приближения к городу острова оказывались более застроенными, окруженными каменными набережными, оснащенными кое-где каменными ступенями, ведущими к воде. На более крупных островах даже были мощеные улицы, а между мелкими островами были перекинуты мостики, соединявшие их друг с другом. Каждый дом был окружен парком, иногда – фруктовым садом. Все большие дома стояли за высокими каменными стенами, так что путешественники видели лишь вершины по-зимнему голых деревьев и слышали пение птиц.

– А вот и Гранд-Канал, – объявил паромщик, когда судно медленно пошло вверх по широкой извилистой протоке. – Он как главная улица, как самая широкая улица большого города. Самая большая центральная улица в мире.