Аня – человек, не уверенный в своих способностях, тогда как Вера, напротив, считает себя вполне состоявшимся живописцем, несмотря на то, что обе учатся на первом курсе. Деньги, видно, нужны обеим – несмотря на то, что у Ани богатый отец, я была уверена, что и она не прочь заработать. Вере и подавно заработок необходим – если она живет без родителей, то вполне возможно, у нее есть какая-то подработка. Или же ее кто-то содержит – к примеру, родные девушки могут запросто проживать в другом городе и присылать ей деньги на существование. Возможно, Аня просто не знает подробностей личной жизни подруги…

Чтобы как-то разрядить обстановку, я спросила:

– А сложно учиться на художника? Простите, что лезу не в свое дело, просто я никогда раньше не разговаривала с настоящими живописцами. Увы, у меня не творческий круг общения.

– Ну как вам сказать… – протянула Вера. – Работать надо много, в принципе, это – главное. Не знаю, как вам ответить на этот вопрос.

– Меня Женя зовут, – представилась я. – А то мы с вами разговариваем, а я не знаю, как к вам обращаться…

– Я Аня, – назвалась дочь Зеленцова.

Вера тоже назвала свое имя.

Я продолжала:

– Вы только в этом парке рисуете? Точнее, пишете, вроде так это называется?

– Рисуют карандашом, пишут красками, – пояснила Вера. – Нет, не только в парке. Куда получится, туда и идем.

– А остальные ребята с вашего курса – они с вами не ходят на пленэры? – продолжала расспрашивать я.

Как ни странно, ни одну из девушек мое любопытство не раздражало, по крайней мере, виду они не подавали. Поди, боялись спугнуть потенциальную покупательницу, вот и отвечали на все мои вопросы.

Конечно, по тону Веры было видно, что я мешаю ей работать, однако меня абсолютно не волновало, что обо мне подумают подруги. Точнее, мне очень хотелось расположить к себе Аню – ведь с ней мне предстояло работать, то есть защищать ее от опасности, о которой она прекрасно знает, но не рассказывает никому.

– Мы пока вдвоем с Верой ходим, – вступила в диалог дочка Федора Павловича. – Обязательная практика начнется у нас через две недели, тогда вся группа будет ходить на этюды. Против Мишани, увы, не попрешь…

– Мишани? – переспросила я.

Вера прыснула, потом пояснила:

– Это наш куратор. Он преподает живопись и композицию и поэтому будет у нас еще и практику вести. Так сказать, это наша «классная дама».

– Погодите, Михаил, ведь так его зовут? – это же мужское имя! – не поняла я.

Теперь засмеялись обе девушки.

– Там история у нас веселая была, – проговорила Аня. – В первый день учебы, когда мы собрались в мастерской по живописи, к нам зашел преподаватель. В очках такой, с бородой. Оглядел нашу группу – а там одни девчонки, только один парень был, – ну и говорит: «Здравствуйте, я Михаил Игоревич. Ваша классная дама». Ну, пошутил он так – группа-то женская, вот он и съязвил так.

– Вот как, – сказала я. – И что, строгая у вас «классная дама»?

– Ну как сказать… – замялась Аня. – Поначалу он тихий такой был, говорил еле слышно. Все думали, что он спокойный, добродушный. Но иногда мы его сильно выводим из себя – к примеру, когда на второй паре кто-нибудь ставит чайник, он вечно на нас орать начинает: «Что вы, обедать сюда пришли? Работать надо, а не чаи гонять!» Ну и вообще, к кому-то он нормально относится, а кого-то не переваривает, уж не знаю почему. Ставил натюрморты сперва красивые, а потом начал такое нам придумывать – одна постановка хуже другой. Последний его шедевр – так это композиция под «левкас». Это надо было видеть…

– А что такое левкас? – поинтересовалась я.

– Ну это доска такая, на которой иконы пишут, – пояснила дочь Федора Павловича. – Мишаня заявил, что натюрморт будет сложный и под него обычный холст не подойдет. То есть надо взять доску и загрунтовать ее особым образом, по технологии иконописи. Я всей этой техники не знаю – натюрморт другой выбрала. Потому что этот, под левкас, жуткий был. Представляете, какая-то драная кружевная тряпка, на ней – икона. И рядом – так и не поняла зачем – половник, чайник и муляж – яблоко. Ну совершенно не подходящие друг к другу предметы, и кому такое в голову придет!

– Да ладно тебе! – прервала девушку Вера. – Нормальный натюрморт был. Ты просто к Мишане предвзято относишься. Он хороший преподаватель.

– И ничего он не хороший! – возразила Аня. – Я его совсем не понимаю! Он ничего не объясняет, только орет на меня! Вообще не хочу, чтоб он ко мне подходил на парах! Когда он начинает мне высказывать про то, что «яблоко, видите ли, гнилое» или ваза кривая, мне вообще делать ничего не хочется! Лучше бы путные советы давал, а не обзывал все подряд! И потом, помнишь, что он сказал, когда я его про краски масляные спросила? Причем задала совершенно нормальный вопрос, как писать маслом – мы же в первом семестре только акварелью занимались!

– Что-то не помню, – наморщила лоб Вера. – Ну и что он сказал?

– Вместо того чтобы по-человечески все объяснить – ну, пишите там пастозно или прозрачно, лессировками, такие-то кисти лучше берите, – послал меня в библиотеку взять книжку «Технология масляной живописи». Нет, я не имею ничего против книг, но взять учебник я и сама могу. Преподаватель нам на что? Только чтобы натюрморты ставил да потом обзывался? От него толку никакого, от Мишани! И не понимаю, почему остальные девчонки его так боготворят!

– Ты просто ревнуешь, – хмыкнула Вера. – Он хороший, просто… своеобразный.

– Вот еще, ревновать его! – воскликнула Аня. – Да он же старый и страшный! И ничего из себя не представляет!

– Ну не слишком он и старый. И потом, он опытный художник, а все художники слегка… ну, не в себе. Я, если честно, не понимаю, почему он к тебе так привязался – нормально ты пишешь, не хуже остальных. Работаешь много, честно скажу, я тебя всегда считала лучшей в нашей группе. Одной из лучших, точнее сказать.

– Ага, как же, – вздохнула Аня. – У меня