– Ох-ох, – сказал папа, – прячьте дочерей своих. Вив встала на путь войны.

Мама снова дала ему салфеткой.

– Да, мам, все это прекрасно, но ничего не изменит. А мне тем временем придется как-то разбираться с этим придурком.

Мама встала и понесла тарелку к раковине:

– Фиона, я считаю, что этот курс просто абсурден. Но пока тебе придется играть по правилам. Попытайся найти в этом парне хоть что-нибудь симпатичное или достойное уважения. Ну, или хотя бы сносное. Всего одну какую-нибудь черту. Этого достаточно. Концентрируйся на этом единственном плюсе, и ты будешь удивлена, как долго ты сможешь его выносить.

– Благодаря этому фокусу вы с папой еще вместе?

– Ну что сказать? У него отлично шоколадный милкшейк получается.

– А она отменно поет, – добавил папа.

– Я ужасно пою, – сказала мама.

– Да? Ну, тогда, наверное, нашему браку конец. – Он пожал плечами. – Хм… Интересно, а с кем это я тебя спутал, когда говорил, что ты хорошо поешь?

– Твоя мама прекрасно поет. Может, тебе к ней переехать?

– Ее хотя бы лапать можно.

Я встала:

– Все, с меня хватит. Я даже разрешения выйти из-за стола просить не буду, потому что вы просто чокнутые развратники, вы для меня больше не авторитет. Пойду в свою комнату.

Я поставила тарелку в раковину и ушла, но слышала, как они хихикали у меня за спиной.

Поднявшись на второй этаж, я растянулась на кровати и достала папку с документами к брачному курсу. Схватила дневник и ручку – я решила, что этот ужасный день стоит описать.

Среда, 4 сентября

Я-то думала, что сегодня меня ждет волнующее начало последнего учебного года. А оно получилось отстойное. Я оказалась на весь год ЦЕПЯМИ ПРИКОВАНА к человеку (его зовут ТОДД ХАРДИНГ), которого презираю. Мне посоветовали отыскать в нем хоть какую-нибудь черту, компенсирующую его недостатки, и концентрироваться на ней. Пока самым достойным в этом человеке мне кажется то, что он дышит. Хотя и этот факт под вопросом, потому что он вполне может оказаться зомби или каким другим мертвяком. Я бы, конечно, предпочла на всю жизнь остаться девственницей, чем жить с Тоддом Хардингом. Меня вполне бы устроила судьба чокнутой кошатницы. Мой дядя (Томми) как раз чокнутый кошатник – и он весьма счастлив. Хотя если подумать, то, наверное, на самом деле несчастлив.

Например, однажды, года три назад, мы поехали к бабушке на день рождения, ей тогда семьдесят пять исполнилось. Мы пошли в ресторан, и меня посадили как раз рядом с дядей Томми. Я попыталась завести с ним вежливую беседу ни о чем, а он вцепился в меня и начал рассказывать, что одна из двух его кошек болеет. С почками что-то или типа того. Спросил, есть ли у меня животные. Я сказала, что нет, и он обрадовался: «Хорошо. Из-за них столько переживаний. Я себе в этом году на сорокалетие купил Сарсапарель и Ни Хай. Но они лишь напоминают мне о том, какой я старый. А теперь Ни Хай еще и заболела. Я не знаю, как Сарсапарель будет жить без сестры».

Я посочувствовала. А дядя добавил: «И так у меня во всем. Вся моя жизнь – сплошные разочарования».

О’кеееей.

Что я, блин, на такое могла ответить? Слава богу, в этот момент подали закуски, и у меня появилась возможность с головой уйти в изучение креветок в кляре.

И это было три года назад. Можно лишь представить, каким озлобленным дядя Томми стал теперь. Я, конечно, надеюсь, что его кошки не умерли. В общем, я понятия не имею, каким боком это относится к освоению семейной жизни, но хотя бы пару страниц я уже исписала.

Пятница. Утро. Первый урок. Нас, старшеклассников, опять собрали в аудитории. На сцене стояла уродливая белая арка, оставшаяся с прошлогодней постановки «Много шума из ничего». Ее украсили искусственными розовыми цветами и подсветили прожектором.

Нервно ощупывая пальцами шею и волосы, на сцену вышла директриса:

– Так, ребята. Успокаиваемся. Давайте поскорее покончим с церемонией, и вы разойдетесь по классам. Прошу юных леди выстроиться в ряд вдоль правой стены в алфавитном порядке. Молодые люди, а вы становитесь в ряд у противоположной стены перед своими партнершами.

На это ушло несколько минут, поскольку еще не все старшеклассницы как следует освоили премудрую алфавитную последовательность. К тому же никто не спешил играть эту свадьбу. Миссис Миллер изо всех сил старалась помочь.

– Нет, Майя, сначала Бйоркман, а потом Блумберг. Катрина, у тебя фамилия через букву «А» пишется? Так, значит, ты после Джулианы. Риана, насколько я знаю, вы с Джоселин однофамилицы. Тогда становитесь по именам. Нет, это значит, что ты стоишь за Джоселин, а не перед ней. Вот. Нет, Элизабет, целоваться не нужно. Даже нельзя! Целоваться запрещено! Вы меня слышите? Не целоваться! Рашми Капур, вернись! Очень жаль, придется потерпеть.

Есть поговорка о том, как сложно, даже невозможно, выстроить в ряд котят. Но наверняка это пустяковая задача по сравнению с попыткой выстроить нас. Наконец все заняли свои места, ребята тоже. Я смотрела на них – пацаны были похожи на дичь, которую привезли в специальное охотничье угодье. Кто-то уже осознал свою судьбу. Некоторые брыкались, почуяв несвободу. Кто-то смирился с неминуемой кончиной. Но никому из них было не спастись.

Я пробежалась взглядом по их линейке. Джонни Мерсер стоял в начале, прислонившись спиной к стене и сложив руки на животе. Он весь словно окаменел, и только его правая нога в черном ботинке яростно выстукивала по полу.

Гейб стоял почти по центру ряда. На нем была яркая оранжевая майка, на фоне которой кожа сверкала, как начищенная бронза. Он болтал с парнем, который оказался рядом, иногда смеялся, демонстрируя свои идеальные белые зубы. Я вспомнила, как в третьем классе, когда мы шли в медкабинет, он пытался меня развеселить, чтобы я не думала о больной ноге. У него до сих пор все та же улыбка.

Вдруг Гейб повернулся в сторону девчонок, провел глазами по нашей линейке. Скоро наши взгляды пересекутся. Показать ли ему, что я на него смотрю? Он удивится? Или лучше отвернуться и сделать скромный и соблазнительный вид? Или помахать ему? Постараться зацепить его взгляд? Послать телепатическое сообщение?

Я спасовала – опустилась на колени и сделала вид, что завязываю шнурки на кедах. Я не знала, что делать. Тряпка. И в качестве вознаграждения за трусость, когда я поднялась, моему взгляду предстал некто куда менее привлекательный. Тодд Урод. (Я пыталась придумать ему кличку. Я уже отвергла следующие варианты: Тодд Обормот, Хардинг Гадинг – и идею просто презрительно фыркать «тх»: этого он точно не поймет.) Тодд повернулся к своему дружку и что-то шепнул. По крайней мере, мне так показалось: он наклонился и прикрыл рот рукой. А потом, к моему ужасу, повернулся, показал на меня и заржал. Друг тоже засмеялся, и у меня сердце ушло в пятки. Тодд явно что-то задумал.