— Нравлюсь? — повторило он свой вопрос и открыл глаза. Они были заплывшие от длительного пьянства и злые.

— Кто тебя за живот укусил?

— Обезьянка одна. Так, из мира животных…

Алла усмехнулась:

— Зверюшек трюхаешь?

— Не твое дело.

— Не хочешь, не говори. — И она опустила ноги на пол.

— Ты куда?

— Кажется, я уже отработала.

— Нет. Ты мне понравилась. Останешься у меня.

— Надолго?

— Когда надоешь, выгоню. Штука в день. Годится?

— Хорошо, козлик. Но если еще раз назовешь меня блядью, заплатишь две.

— Много.

— А сколько, по-твоему, стоит хамство?

— Оно ничего не стоит. Но тыщонку рублей, так и быть, набавлю.

— Ты еще и жмот?

— Да, я не люблю выбрасывать деньги. Они мне тяжело достаются.

— По тебе видно — кожа да кости. Не хочешь платить штуку, верни себе хохлушку. На Украине и тысяча рублей бабки.

— Дурра, когда я стану президентом, вспомнишь, кто тебя трюхал, и загордишься.

— Ты — президентом?

— А что тебя удивляет? Всякая мебель продается, и президентское кресло тоже.

— Хочешь превратить нашу страну в большой бардак?

— А еще говоришь, не совсем дурра? Это сейчас бардак, — Яша выпил залпом и забросил в рот масленку: — Не согласна?

— Ты о чем? — она думала о его предложении остаться и не слишком внимательно следила за ходом беседы.

— О бардаке. Коньки спиваются. Работать даже за деньги никого не заставишь. Только в Москве еще кое-кто шевелится, а за Кольцевой мрак.

— Не знаю. Мне кажется, многие работают.

— Коньки говорят — «когда кажется, креститься надо».

— А Коньки — это кто?

— Коньки — это русские.

— Значит, я Конька?

— И ты тоже. Но ты работать умеешь.

— Спасибо. Как ты хочешь заставить работать остальных?

— Не нужно изобретать велосипед. Есть американская модель, надо ее перенести в Россию. Американцы помогут.

— И статую Свободы в Кремле поставишь?

— Возможно. В стране рабов статуя Свободы всегда к месту.

— Твои американцы тоже рабы? Что-то новенькое.

— Да, рабы. Они изобрели великую систему. Ни лагерей, ни репрессий, а все пашут. Народ живет в кредит. Дай мужику дом, машину, в придачу мечту стать миллионером — и он твой раб. Не захочет работать — все у него отнимешь, и еще посадишь в тюрьму. Будет пахать до старости как миленький. А кредит еще и на детей перейдет. Они не успели родиться, а уже рабы. Что ты пьешь? — Яша взял из ее рук бокал и сделал глоток: — Дрань.

— А мне нравится.

— Нравится, травись.

— Ты добрый, — она допила свой бокал и задумалась.

— Чего затихла?

— Перевариваю. Не будут русские брать американскую модель. У нас американцев не любят.

— Грузины тоже не любили, а теперь правительство этого гордого народа получает зарплату у штабников. И не из рук Конгресса, а из кассы американской религиозной секты. И им не стыдно. Я уж не говорю об Украине с их оранжевой революцией. Все зависит от количества бабок, влитых в нужное время и в нужном месте. Я там тоже поучаствовал, все же родина…

— Ты родился на Украине?!

— Да, на западе.

— У меня в Киеве подруга живет. Вот где теперь настоящий бардак.

— Нет хозяина. Хохлы думают об одном — кому достанется отсосать от российской газовой трубы. Кто у власти, у того гешефт. Они и делят. Хохлы еще хуже фоник. Холопы, но с самомнением. Шестьдесят миллионов, а своей государственности не имели никогда. Ничего, я и их построю, у меня в Хохляндии большие бабки крутятся, — Яша вдруг расхохотался. Вся его туша начала сотрясаться от этого странного хохота. Алла вздрогнула и отодвинулась на край постели:

— Чего ржешь?

Он не мог ответить. Из заплывших глазок текли слезы. Так же внезапно успокоился:

— Чего я ржу, спрашиваешь? Над собой. С блядью затеял политбеседу.

Алла улыбнулась:

— С тебя две штуки баксов.

— Дорогая ты, сучка, но я подумаю. Что-то в тебе есть.

— Что же во мне есть?

Он притянул ее к себе и бросил на постель:

— Пока не понял. Но Эдику вынесу за тебя благодарность. Угодил мне Ярцев.

— В тебе тоже что-то есть, — усмехнулась Алла, оправляя прическу: — И я даже знаю — что.

— Что же? — живо заинтересовался Фирман. Ничто на свете не волновало его так, как собственная персона.

— Много бабок. Такие бабки из любого козлика сделают душку.

— Опять заляпаешься?

— Ты спросил, я ответила.

Фирман подумал было обидеться и вышвырнуть ее вон, но решил не обижаться. К нему внезапно пришла идея:

— Можешь сделать мне маленькое одолжение?

— Могу, если это не оральный секс. Этого не люблю.

— Моя просьба к «гребле» отношения не имеет.

— Проси. Смогу — сделаю.

— Я тебе дам один номерок. Позвонишь по нему, спросишь Зинаиду, расскажешь ей, что Сергей Дроздецкий задумал жениться на танцовщице из казино и уже купил ей на Юго-западе квартиру. Если поинтересуется, кто звонит, ответишь — подруга плясуньи.

— Жестоко. Что тебе сделал этот парень?

— Он решил меня разорить.

— Понятно. Когда звонить?

— Прямо сейчас.

— Тогда давай сюда телефон.

Фирман испугался:

— Нет, киска, с моего нельзя, — и подняв с ковра ее сумку, протянул Алле: — Звони со своего мобильника. И про меня ни слова.

— Смотри, не расплатишься, — усмехнулась она и набрала номер.

* * *

Жора Копецкий потянулся в кресле, выключил настольную лампу и компьютер. За окном разливалась белая муть рассвета. Программист просидел восемь часов не вставая, и все концы спрятал. После обыска на квартире Самановых сайт в Интернете «Машенька и медведь» надо было срочно уничтожить. Потерять базу данных Жорки вовсе не хотел. Сайт приносил ему приличные деньги, много меньше, чем владельцам, но на безбедную жизнь хватало. Надо сменить адрес, поменять название, и вперед с песнями. Возродить налаженный и проверенный бизнес в любом другом месте опытному программисту труда не составит. Завтра он уедет в Москву и переговорит с руководством Омега-Групп. Копецкий поднялся с кресла, ноги едва держали. Правая совсем онемела. Пришлось постоять, дожидаясь, пока наладится кровообращение.