Шустис просматривал свежую прессу. Газеты пестрели хвалебными заголовками, критика сыпала дифирамбами, мэтры от искусства сказали своё веское слово. Шустису стало скучно, он зевнул, но тут взгляд его упал на маленькую газетёнку, напечатанную на отвратительной бумаге и невесть как попавшую к нему на стол. Заголовок статьи, сразу бросившейся ему в глаза, гласил:«Грязные следы башмака на чистом поле искусства». В самой статье какой-то неизвестный репортёришка подверг обструкции не только выставленные им работы (особенно досталось башмаку), но и выразил большие сомнения в ценности всех творческих достижений великого мэтра.

Чашка с кофе застыла в руке Шустиса. Раздавшийся телефонный звонок вывел его из оцепенения. Он снял трубку. «Вы уже читали? – в трубке вибрировал фальцет критика Пит-Непитова. – «Нет, вы только подумайте, каков наглец! Подвергнуть сомнению! Только сатисфакция, друг мой, только сатисфакция! Я сам готов, если понадобиться грудью так сказать… Требуйте сатисфакции!».

После Непитова позвонил Трундяев, а после Трундяева миссис Бермуния. Оказалось, что грязная газетёнка попала в руки буквально всего города. «Я совершенно больна, – простонала она в трубку, – это ужасно! У вас такие замечательные работы, а этот сапог – это же просто шедевр!». «Башмак», – произнёс Шустис, кусая губу и невидяще глядя в пространство кабинета.

После причитаний Бермунии Шустису пришлось выслушать ещё десятки возмущённых голосов, но более всех был рассержен поэт Брумбулюкс. Стоя в кабинете Шустиса он потрясал кулаками в сторону невидимых обидчиков и кричал: «Сатрапы, да что они понимают? А твои нимфы с коромыслами? А этот, как его, сандалий? Свежо, ново, кто сказал, что нельзя выставлять сандалии?» – гремел Брумбулюкс. «Башмак. У меня – башмак», – мрачно сказал Шустис и вдруг вспомнил, что полгода назад дал Брумбулюксу в долг довольно кругленькую сумму с условием, что тот вернёт её не позже, чем через пару месяцев. «Ну, погоди у меня, всё до пфуллинга вытрясу», – подумал ваятель, глядя на густую шевелюру стихоплёта. К вечеру, ошалев от телефонных звонков и непрошеных визитёров, Шустис сдался. Он лёг в постель, обвязал голову полотенцем и приказал никого не пускать.

Лёжа в постели Шустис вспомнил как в детстве мечтал стать фокусником и хотел, чтобы всем было весело: и бабушке, и маме, и тёте Трудии… «Может, бросить всё и уехать куда-нибудь подальше?», – подумал он устало, но тут же вспомнил, что в столе у него лежит невыплаченная страховка за новенький «Колесус» и что скоро предстоит сделать очередной взнос за обучение пасынка (откровенного балбеса), да и любимая игрушка – старенькая яхта давно уже требовала ремонта. Последние сомнения художника развеяла его жена, державшаяся в стороне от всей этой шумихи. Оказалось, что она совершенно раздета, и ей срочно нужна шубка из пумистой шиншиллы, или из шиншилистой пумы (маэстро не очень хорошо разбирался в мехах). К тому же, никак нельзя было отказаться от маленькой очаровательной виллы на берегу океана, «…а то у пани Бронски есть и у пана Кжиштофа тоже, а у нас до сих пор…»

Очередная выставка маэстро произвела очередной фурор.

Неоценённый дар Мооса.

Эта история оставила глубокий след в душе нашего героя. То непонимание, с которым он столкнулся в ответ на проявленную им инициативу, нельзя трактовать иначе как несознательность и незрелость некоторых членов нашего общества. Речь, дорогие Читатели, идёт о Моосе и его замечательном изобретении. Некоторые из Читателей уже знакомы с Моосом и имеют представление о нём как о деятельной и энергичной личности. Жаль, что подобные качества до сих пор остаются невостребованными.

Но, обо всём по порядку.

Энергия, которой обладал Моос, была поистине неуёмной. Он никогда не сидел на месте. К тому же у него был твёрдый характер. Если Моосу что-то взбредало в голову, он ни за что не отступал от задуманного. На этот раз он решил открыть собственное дело и сконструировал для поставленной цели некий таинственный агрегат. Целый месяц предприимчивый изобретатель трудился не покладая рук и, наконец, агрегат был готов, нужно было только найти для него подходящее местечко. Моос обшарил весь двор и не придумал ничего лучше, чем водрузить своё изделие на детской площадке. «Ничего, места всем хватит, – решил он, довольно потирая пухлые ладошки, – а детки могут и в сторонке поиграть». Утром выходящие жильцы обнаружили на месте большой песочницы странного вида сооружение, напоминающее слона, одетого в скафандр, и довольную физиономию Мооса, восседающего внутри. Забыв куда шли, они подходили к диковинке, и вскоре на площадке собрались целая толпа. Моос удовлетворённо потирал руки: он привлёк к себе внимание, теперь дело за малым. «Что это?» – вытаращив от удивления глаза, спросил дворник Бунхильо. Он накануне первым обнаружил детище Мооса и поначалу решил, было, что ему мерещится. Крепко зажмурившись, Бунхильо поклялся, что больше «ни-ни», затем снова открыл глаза, но видение не исчезало. Тогда выставив вперёд метлу, дворник начал осторожно приближаться к странному сооружению, и тут чудовище вдруг спросило человеческим голосом: «Ты чего, Бунхильо, испугался, что ли?». Отбросив метлу в сторону, Бунхильо со всех ног бросился бежать. Глядя, как улепётывает дворник, Моос так и покатился со смеху, а потом вдруг враз посерьёзнел: «Какое впечатление, однако. Вот она, сила искусства!».

Теперь Бунхильо стоял позади всех и испуганно взирал на диковинку. «Это – слон-производитель!» – возвестил Моос, пулей выскакивая из сооружения. «Производитель чего?» – удивленно спросил кто-то из толпы. «Да чего угодно! Вот! Демонстрирую!» – изобретатель выхватил из-за пазухи пакет с молоком, вылил слону в хобот и нажал какую-то кнопочку. Слон зажурчал, затарахтел и затрясся. Через минуту из его хвоста полилась тоненькая белая струйка. «Работает!» – радостно закричал Моос, бегая вприпрыжку вокруг слона. «По утрам я буду продавать молоко для детей. Дети – наше будущее! А вечером – пиво для их родителей. Им тоже отдыхать надо. А днём можно воду продавать, газированную. Главное – принцип. Оттуда вливается, отсюда выливается. Нужно только договориться с этими, как их…, кто молоко и пиво…, чтобы только свеженькое. Я никого обманывать не собираюсь. И чтобы – регулярно! Надо будет только ещё парочку-другую труб проложить»,– разгорячённый представившийся ему картиной, Моос уже подсчитывал барыши. По собранию прошёл общий стон. Дело в том, что рыть и копать – тоже было любимым занятием Мооса. Летом он подводил к своему дому какие-то очередные коммуникации, и весь двор был изрыт канавами, многие из которых по вечерам оказывались удобными ловушками для припозднившихся жильцов. И теперь, пережив эту эпопею, каждый из обитателей двора с опаской взирал на изобретение Мооса.

Прошла неделя. Напрасно Моос показав, так сказать, товар лицом, ждал покупателей. Их