Стариков и Лысухин попадут в концлагерь, они должны будут во что бы то ни стало убедить фашистов в своей ценности и, как следствие, возможной полезности. Как это сделать? Тут, конечно, нужна тщательно продуманная легенда. Точнее сказать, две легенды — одна для Старикова, а другая для Лысухина. Но легенды — это еще только половина дела. Другая половина дела — нужно постараться убедить фашистов, что легенды эти — подлинные, а сами Стариков и Лысухин — люди, которые могут быть фашистам полезны. Вот тут-то и пригодится та самая импровизация, за которую так ратовал капитан Лысухин. Да-да, именно импровизация, потому что невозможно предвидеть, как именно поведут себя фашисты, а значит, невозможно дать какие-то конкретные советы Старикову и Лысухину. Если удастся убедить фашистов в том, что легенды и намерение с ними сотрудничать настоящие, первую часть задачи можно будет считать выполненной.

А дальше предстоит вторая часть задачи. Дальше Стариков должен во что бы ни стало получить доступ к формированию карательных отрядов. А Лысухин — постараться попасть в школу диверсантов. Или наоборот, это уж как получится. И необходимо развернуть в лагере агитационную деятельность, суть которой должна заключаться в следующем: узники не должны отказываться от зачисления в карательные отряды и диверсионную школу; наоборот, они должны туда стремиться изо всех сил.

Для чего? А вот для чего. Оказавшись в карательном отряде или диверсионной школе, узники рано или поздно покинут стены концлагеря, чтобы приступить к выполнению определенных задач — карательных акций и всяческих диверсий. При этом и каратели, и диверсанты будут при оружии, и это замечательно! А очутившись за пределами лагеря, ни каратели, ни диверсанты не станут выполнять порученных им задач, а тотчас же сдадутся партизанам или, если случится, красноармейским регулярным частям. А если по каким-то причинам будет невозможно ни то ни другое, то карательное или диверсионное подразделение с легкостью сможет превратиться в самостоятельный партизанский отряд. Вот тут-то и пригодится оружие.

Конечно, все это было красивой и стройной теорией, а вот как оно будет на практике? Там-то, без сомнения, будут самые невероятные сложности, из которых Старикову и Лысухину придется выпутываться все тем же путем импровизации. А иначе — никак.

— А если партизаны или, скажем, наши солдаты не поверят тем карателям или диверсантам? — усомнился Лысухин. — И перестреляют их как куропаток? Между прочим, десять к одному, что не поверят. С какой стати они должны им верить? Проще — перестрелять.

— Надо сделать так, чтобы поверили, — сказал человек в маскировочной одежде.

— Первомайскую песенку им спеть хором, что ли? — иронично спросил Лысухин. — Так ведь все равно не поверят. Песенки могут петь и фашисты. Доводилось мне слышать…

— Пароль, — отозвался молчавший до сей поры Стариков. — Нужен пароль. Такой, чтобы его знали и партизаны, и наши солдаты, и, конечно, диверсанты с карателями. Тогда, я думаю, никто никого не перестреляет.

— Да, пароль, — согласился человек в маскировочной одежде. — Что ж, давайте прямо сейчас его и придумаем.

И мужчина выжидательно взглянул на Лысухина.

— Это нам запросто, — ответил Лысухин. — Сейчас изобразим.

Лысухин откинулся на спинку скамьи, на которой сидел, и стал смотреть на потолок, напевая при этом слова шальной, бесшабашной песенки: «Иволга — птица залетная, иволга — птица любви, ты мне под песенку иволги…» Пел и размышлял он недолго.

— Вот — придумал! — радостно крикнул он. — Привет от иволги — чем не пароль? По-моему, очень даже замечательный пароль. Диверсанты, значит, крикнут этот пароль, а наши бойцы в ответ скажут отзыв. Допустим такой: «Иволги здесь не водятся». И все будет в порядке! Главное — запомнить легко и пароль, и отзыв. Да и к тому же красиво. Привет от иволги, а? От такого пароля веет мирной жизнью и женщиной. В конце концов, за что мы воюем? За мирную жизнь и женщин — разве не так?

На это ни полковник Корчагин, ни мужчина в маскировочной одежде ничего не ответили. Мужчина взглянул на Старикова. Тот перехватил его взгляд и едва заметно кивнул.

— Что ж, пускай будет привет от иволги, — сказал мужчина. — Отзыв тоже сгодится. А заодно это будут и ваши позывные. Значит, Стариков — иволга один, а Лысухин — иволга два. Товарищ капитан, вы не возражаете?

— Ничуть, — отозвался Лысухин. — Но у меня имеется вопрос. Ладно — наши солдаты, но каким таким образом узнают пароль далекие партизаны?

— Ну, это уже наша забота, — ответил мужчина. — Теперь поговорим о ваших легендах. Вот что мы предлагаем…

* * *

Разговор о легендах и обсуждение всех нюансов, связанных с таким тонким делом, занял немало времени и всех изрядно утомил. Когда с легендами было покончено, полковник Корчагин предложил сделать перерыв.

— А и вправду! — согласился Лысухин. — А то у меня от всех этих премудростей просто голова кругом! А ведь еще, чувствую, это не весь разговор. Далеко не весь! Хотя бы потому, что у меня имеется целая куча всяких вопросов…

Выйдя из помещения, Стариков молча отошел в сторонку и закурил. Лысухин подошел к нему.

— К тебе, — сказал Лысухин Старикову, — у меня имеется индивидуальный вопрос. Как ты думаешь, по какой такой причине на это дело выбрали именно нас с тобой? Ведь должна же, я так думаю, быть причина. Этот замаскированный дядька, мыслится мне, дюже умный. А умные люди без причины ничего не делают. Ну так отчего именно мы с тобой?

— Единство и борьба противоположностей, — не сразу ответил Стариков.

— Чего? — не понял Лысухин.

— Разные мы с тобой, вот чего, — пояснил Стариков. — Оттого именно нас и выбрали. Что-то лучше получится у тебя, что-то — у меня. А вместе — готовая картина. А вот если бы мы с тобой были одинаковы, то картина получилась бы неполной. По крайней мере, мне это так представляется.

— Вот оно что, — в задумчивости вымолвил Лысухин. — А ведь и вправду… Ну, я же говорю, что тот замаскированный дядька — человек шибко умный. А я — отправил его в пешую прогулку по маршруту… А с другой-то стороны — как и не отправить, коль тебе предлагают такое свинство. Сдаться добровольно в плен, понимаешь ли!..

Они помолчали. Вечерело. Был май месяц, можно сказать, самый исход весны.