– А я знаю для чего? Тряпки, что ли, стирать? Так не настираешься с вами! Только руки убивать!

– Гуля, я вас уволю, если вы немедленно не приступите к своим обязанностям! – гаркнула главная хранительница.

– А я что? Я ж не против, – тут же отступила уборщица, растеряв весь пыл. – Только тряпки-то старые, я их постираю, они и рассыплются. А под диванами… Я-то помою, только там паркета давно нет, земля, считай, одна. Не зря ж я диванами задвинула дыры, чтобы не позориться. Так никто ж не заметил… Я ж как лучше стараюсь…

– Берта! Как мне спускаться? – напомнила о себе Лейла Махмудовна.

– А что такое? – удивилась Гуля.

– Я не могу спуститься без перил! – заголосила экскурсовод.

– Так на жопе… – посоветовала Гуля. – Потихоньку, как с горочки… Протрешь заодно, мне мыть меньше. – Уборщица, не сдержавшись, хохотнула.

– Лейла, а как ты поднялась? – спросила главная хранительница.

– Не помню! Я не заметила, что перил нет! – Лейла Махмудовна развела руками от отчаяния.

– Вот припадочная… – огрызнулась уборщица.

– Все. Прекратите базар. Вы находитесь в музее, а не на рынке! И на работе! Еленочка Анатольевна, помогите Лейле Махмудовне спуститься, – строго велела Берта Абрамовна. – А еще лучше – приведите группу сразу на второй этаж! Почему нельзя немного подумать и принять решение без меня? У меня съемки, в конце концов!

– Так что мне делать – тряпки стирать или мыть сначала? – снова подала голос Гуля.

Но Берта Абрамовна уже испарилась, так же незаметно, как и появилась.

Елена Анатольевна, проводив экскурсию и сдав детей на попечение Лейлы Махмудовны, наконец дошла до своего рабочего места и облегченно опустилась на стул – шаткий, колченогий, с жесткой спинкой. Она прикрыла глаза, натянула на плечи платок, расслабилась, почувствовала тепло и с удовольствием ушла в себя.

Гера приезжает. Будет играть концерт. Конечно, она пойдет, как ходила всегда, хотя он не звонил и не приглашал. Но она знает, когда он будет в Москве, где будет играть. Каждый рабочий день у нее начинался с того, что она набирала его имя в поисковой системе и отслеживала новые фотографии, новости, в которых упоминалось его имя, и мероприятия, в которых он участвовал… Он даже предположить не мог, что она так пристально следит за его жизнью. Несколько раз категорически запрещала себе искать его в Интернете. Держалась пару дней, а потом срывалась. Она разглядывала его фотографию, еще детскую – с сайта выпускников музыкальной школы. Таким она его не знала, но почему-то именно эта фотография была ее любимой. У него была длинная челка, нависающая на глаза, явно немытые волосы, тонкий черный галстук и пиджак, который отчаянно жал в плечах, – Гера был упитанным подростком. У него на фото был надменный взгляд. Не очень приятный мальчик, заносчивый, и нельзя сказать, что симпатичный. Но Еленочка Анатольевна очень любила именно это фото. На нем Гера был таким, каким она его запомнила: курносый нос, не слишком большие глаза, торчащие уши, которые он старался прикрыть волосами, полные, капризные губы. Она пыталась представить себе, как бы реагировала на Геру, будь она его одноклассницей. Нет, в такого мальчика она бы точно не влюбилась. Или влюбилась бы? На фото ведь не было видно его потрясающих рук с аккуратными от природы лунками ногтей, которые Гера состригал почти до мяса. И пальцы – у Геры были совсем не мужские пальцы, которые выглядели чужеродными на его пухлой руке: очень нервные, подвижные, выстукивающие по столу неведомый ритм. Вот в его руки Еленочка могла бы влюбиться сразу и влюбилась. Даже запястья у Геры были тоньше, чем это бывает у мужчин, даже высоких и худых от природы, из-за чего он никогда не носил часы, смотревшиеся излишеством. Наверное, он стеснялся своих женских рук, которые обращали на себя внимание из-за диссонанса с остальными частями тела.

Так же, по случайным снимкам, стихийно появлявшимся с концертов, она следила за тем, как Гера сначала коротко подстригся, а потом снова начал отпускать волосы. Длинные волосы ей категорически не нравились. Она вдруг вспомнила, как внезапно быстро заканчивался ее кондиционер для волос. И знала, что Гера им пользовался втайне от нее. И уже сейчас Еленочка размышляла, почему он не купил собственный кондиционер, как покупал шампунь, пасту или чай.

Одно время, судя по хронике в социальных сетях, он перестал следить за собой и раздобрел. У него появился не только второй подбородок, но и брыли. Гере это не добавило привлекательности. Но потом он снова похудел. Елена пыталась додумать и представить, что произошло с ним за это время. Эти раздумья доставляли ей почти физическую боль, но она снова и снова набирала его имя в поиске, убеждая себя, что просто «следит за его жизнью, чтобы убедиться, что с ним все хорошо». А еще она думала о том, что однажды он сможет откликнуться – найти ее в социальной сети, написать сообщение, и боялась пропустить этот момент. Когда Елена увидела в почте приглашение на концерт Геры, то потеряла дар речи. И только через несколько минут осознала, что приглашение было отправлено по всем контактам, всем адресатам сразу, в том числе и ей. Но те минуты, когда она думала, что Гера пригласил ее лично и хотел видеть именно ее, были ни с чем не сравнимы. Это было счастье. Елена решила, что так и будет думать – что Гера пригласил ее, и только ее. Значит, он ее помнит, хочет увидеть и наверняка все объяснит. Ведь у него могла быть только очень уважительная причина, чтобы пропасть вот так, без всякого объяснения. И сейчас он все-все ей расскажет, и она, конечно, поймет и простит.

– Еленочка Анатольевна! Еленочка! Добрый день!

Елена Анатольевна опять с трудом и неудовольствием выпросталась из своих дум и села ровно за столом. В кабинете появилась Ирина Марковна Горожевская, младший научный сотрудник музея.

– Вы обедать пойдете? – спросила Ирина Марковна.

– Да, конечно, а что – уже обед?

– Половина второго.

Елена Анатольевна терпеть не могла обедать с Ириной Марковной. Но каждый день обедала именно с ней. Так уж получалось. Ирина Марковна приходила на работу не раньше двенадцати пополудни и сначала шла в буфет. Она звала Елену Анатольевну «для компании», и та не могла отказать. Все попытки избежать совместного ланча оказались безуспешны.

– Я не голодна, – ответила однажды Елена Анатольевна.

– Это плохо. Очень плохо. Есть нужно. Обязательно. Пойдемте. Будете смотреть, как я ем, и аппетит появится обязательно! Я ведь очень вкусно ем! Знаете, как у детей? Моего Лешку невозможно дома накормить, а в садике все ест за милую душу! А Кирюша попросился есть в школе горячие завтраки! Потому что его лучший друг Димка ест горячие! Так что пойдемте! Вставайте и без разговоров!

– Я уже обедала, – сказала в другой раз Елена Анатольевна.

– Вот и отлично! Съедите пирожное! Вы же наверняка пирожное не брали! Вот мой Лешка за пирожное готов даже суп съесть. А Кирюша вчера половину вафельного торта умял!

Так что на все попытки Елены Анатольевны увильнуть от обедов с Ириной Марковной у той оказывался очень убедительный довод, чтобы ее уговорить.