— У торговца Бааса сказали, что мисси ищет золотые фунты.

Растерявшись, Инджи начала заикаться:

— Золотые…?

Старуха кивнула.

— Ну да. Фунты.

Инджи в замешательстве помотала головой.

— Нет, — сказала она. — Тут какое-то недоразумение. Я здесь по другому делу.

Глаза старухи снова сузились, она натянула шарф до бровей.

— В лавке говорят…

— Ну, так они ошибаются! — прервала ее Инджи и тут же сообразила, что поторопилась. Следовало выслушать женщину. Но было уже поздно. Та подхватила свое ведро и уставилась на пыльную дорогу. — Я… — начала было Инджи.

Старуха побрела дальше. Инджи смотрела ей вслед: худые икры, мелькают пятки, вода выплескивается из ведра и исчезает в пыли.

— Где находится дом Джонти Джека? — крикнула Инджи ей вслед, скорее для того, чтобы объяснить цель своего визита, чем для того, чтобы получить ответ.

Старуха остановилась, снова поставила на землю ведро и повернулась, безвольно опустила руки и мотнула головой.

— Там, над ущельем, — ответила она. — Там, возле дома каменотеса, есть ворота. Сквозь них, а потом все наверх, наверх, наверх. До самых лилий.

— Можно пройти пешком или нужно ехать? — спросила Инджи, вскочив на ноги.

— Ехать. Пойдешь пешком — вернут обратно.

— Кто это?

— Женщина без лица.

— Кто?!

Но старуха уже отвернулась, подхватила ведро и пошла прочь.

Инджи закинула рюкзак на плечи и внезапно почувствовала страшную усталость. Правильно ли она расслышала? И какое расстояние ей придется пройти, чтобы добраться до этого произведения искусства?

Трущобы, где вода стоит в вонючих лужах, а дети облегчаются, присев на корточки у жестяных стен, оголив зад… Пригороды нуворишей, где ее ждут надменные художники в восточных халатах, с шампанским во льду и CNN по телевизору… Придорожные ларьки, где продавцы антиквариата молча сидят, укрывшись за товаром… Кабаки, где невозможно отличить художника от насильника и бандита, и все они вместе сидят и пьют с жестокими глазами. А теперь здесь, позади каменного коттеджа, над ущельем, где вздыхают темные деревья…

Инджи вытерла глаза. «Я приехала сюда только для того, чтобы купить деревянную скульптуру», — хотелось ей закричать во весь голос, но слушать было некому — лишь далеко в полях работали люди, наблюдая за ней, да одинокая машина двадцатилетней, а то и больше, давности медленно проехала мимо, за рулем сидел водитель в шляпе, рядом с ним женщина с толстыми седыми косами.

Инджи сделала вид, что не заметила их. Становится холодно, сообразила она. Солнце опустилось за гору, приближался вечер. За несколько коротких часов мое понимание Йерсоненда коренным образом изменилось, думала она. По дороге сюда я ожидала увидеть скучный и пыльный город Кару. Но это нечто гораздо большее. Произошел какой-то сдвиг. А что именно? Ощущение, что это место находится под бременем собственного прошлого?

Инджи шла назад, а город жил обычной вечерней жизнью. Люди, сидевшие на верандах своих домов, бесцеремонно пялились на нее. Рабочие ушли, улицы опустели. Веранда магазина тоже опустела, на ней валялось несколько газет да старый плакат с рекламой кофе.

Наконец она увидела свой «Пежо», его шокирующе желтый цвет словно бросал вызов угрюмым взглядам с веранд. И трейлер, который уже перевез так много скульптур в галерею, находившуюся в старых правительственных садах Кейптауна, тоже ждал.

Инджи решила разжечь огонь в плите, несмотря на лето. Огонь составит мне компанию, думала она и забрасывала топливо в плиту до тех пор, пока пламя не заревело во всю мочь, а Инджи пришлось спасаться бегством на свежий воздух, где она и села на деревянную скамью у входной двери. Она сидела там, прихлебывая чай ройбуш, и слышала в отдалении мычание скотины и крики пастухов. В конце концов даже собаки прекратили гавкать, а над городом заструился вечерний бриз. Инджи уснула с пустой кружкой в руках. Голова ее упала, и она дремала, пока нетерпеливый ветер раскачивал деревья в Кейв Гордже, заставляя ворота дрожать. Подбородок Инджи покоился на груди, а ночные тени тянулись все дальше и дальше, поглощая все вокруг.

Инджи, вздрогнув, проснулась около десяти часов. Стена холодила спину; вокруг было неожиданно темно, и Инджи показалось, что она заметила какое-то движение. Девушка вскочила, но оказалось, что она отсидела ногу, поэтому пришлось ковылять вокруг коттеджа. Было так темно, что она с трудом различала очертания «Пежо». Что это там двигается? Резкий угол мужского плеча, конский хвост и незагорелая часть руки? Она действительно учуяла запах мужского пота? Джонти Джек! — хотела позвать Инджи. Но нет, это только ветер; увы, она одна.

В первый час после полуночи, находясь между сном и явью, ворочаясь в постели из-за влажной духоты, Инджи услышала прекрасный женский голос, поющий оперную арию. Это невозможно, подумала Инджи. Я вижу сон. И снова задремала, чтобы опять проснуться, на этот раз от холода. Поздний ночной ветер врывался в окна, раздувал занавески. Инджи села в постели, испугавшись вздымающихся занавесок и белой вспышки простыни, соскользнувшей на пол. Да, вот оно опять, тихо, почти неслышно: «Vissi d’arte, vissi d’amore — я жила для искусства, я жила для любви».

И тогда Инджи поняла: это голос Эдит, исполнительницы итальянских арий, жены Марио Сальвиати, едва видной сквозь стекло фотографии.

6

Джонти Джек взял себе за правило ближе к вечеру ходить в город, чтобы раздобыть там ведро коровьей мочи. К этому времени ему необходимо было прогуляться, а руки у него просто отнимались от работы с молотком, резцом и деревом.

В этот день он надежно спрятал свой лучший набор резцов позади кучки деревяшек — он видел в городе иностранную машину из Кейптауна, за рулем сидела городская девушка в солнечных очках. Джонти Джек не мог запереть дом, потому что ключа не было; не мог он и передвинуть куда-нибудь Спотыкающегося Водяного, потому что тот прочно врос в землю.

Джонти был убежден, что девушка — журналистка; один такой уже слал ему письма несколько месяцев подряд и ныл, чтобы Джонти согласился на интервью. Так что приехавшая женщина, вероятно, хочет порасспрашивать его. Он потер глаза. Как я хочу убраться отсюда! — подумал он. Может, нужно взять фургон и смыться в Кару Убийц, пока чужая машина не уедет? Чего они все от меня хотят? Неужели не могут понять, что я не делал этой скульптуры?

Прежде, чем пуститься в путь, он посмотрел в телескоп, установленный так, что Джонти мог разглядывать в него Йерсоненд. Веранды, ворота, ветряные мельницы, играющие ребятишки… Желтого «Пежо» нигде не было видно.

Может, она уже уехала, понадеялся Джонти, взяв ведро и тронувшись в путь. Высоко над головой два орла кружили над скалами. Они меняли курс, только заметив внизу добычу. К этому времени с гор в теплом воздухе струились ароматы, которые в течение всего дня удерживались под кустарниками, а теперь с вечерним ветерком свободно плыли над равниной. В такие минуты Джонти чувствовал, что гора движется: распрямляет члены и стряхивает с себя гнетущую дневную жару. У горы было тело, как у человека, Джонти точно знал это, и по запахам можно было прочитать ее настроение.