Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пристли, Флекнер и я кратко прокомментировали этот странный эпизод частной истории, но тогда нам не пришло в голову, что имеет смысл проследить за судьей дальше, поэтому мы продолжили просмотр записей.
Вскоре я остановился на другом знакомом лице на фотографии. Имя, Джон Хаммерсли, ничего мне не говорило, и я не мог вспомнить, где видел это лицо. Этот человек провел в колонии пять лет, развив в себе склонность к шантажу. С момента своего освобождения он, по-видимому, вел безупречную жизнь специалиста по рекламе.
Все еще недоумевая, где я его видел, я просмотрел еще дюжину фотографий, а затем последовали две навязчиво знакомые физиономии. И снова я был в растерянности, не зная, где я их видел. Как ни странно, эта пара была партнерами в ломбардно-брокерской фирме "Хэнсон и Гормли" и была арестована за мошенничество. После освобождения они возобновили совместный бизнес. Мы уже отворачивались от них, когда до меня вдруг дошло, где я их видел. Неделю назад они вместе сидели за столиком в "Риккадоне", и тут же я вспомнил, что видел их там несколько раз раньше.
– Клянусь Юпитером! – воскликнул я с внезапным вдохновением. – Возможно, в этом нет ничего особенного, но я предлагаю нам поохотиться на этих четверых мужчин, включая судью, а также понаблюдать за кафе Риккадон. Это может быть просто совпадением, но с другой стороны, старое заведение может оказаться тем самым местом, которое мы ищем.
– Что ж, это дает нам, по крайней мере, предварительную отправную точку, – согласился профессор Флекнер, – и это не займет много времени.
Телефоноскоп имел несколько фокусов, так что на экран можно было выводить сразу несколько удаленных объектов. Пристли и я взялись за рычаги управления под руководством профессора Флекнера, и вскоре на экране появились все четверо наших подозреваемых.
В тот же момент мы наблюдали, как судья Таннер предъявляет присяжным иск о возмещении ущерба против Трансаляскинской монорельсовой компании, Хаммерсли пытается заключить контракт на кинорекламу летних экскурсий компании "Квебек энд Оверленд" на Северный полюс, Хэнсон обслуживает захудалого клиента, который пытался заложить старомодный карманный обогреватель в два раза дороже и Гормли в другом конце магазина, просматривал дневную почту, только что вылетевшую из трубки доставки, и диктовал ответы щелкающему автоответчику рядом с ним.
Весь день мы наблюдали за этим квартетом за их различными однообразными занятиями, но не увидели и не услышали ничего достойного внимания. После закрытия суда судья отправился в свой кабинет, продиктовал несколько писем, в которых не было ничего существенного, а затем снял телефонную трубку и набрал номер. Он нашел Нила Доргана, юриста корпорации со 125-й улицы.
– Как насчет ужина сегодня вечером в старом месте? – спросил он.
– Прекрасно! Будь там в шесть тридцать, – последовал ответ.
Затем он позвонил помощнику окружного прокурора Дж. Б. Уинтеру и назначил ему встречу там же и в тоже время.
Примерно в то же время Хаммерсли отвернулся от своего стола, сунул ноги в автоматическую машину для чистки обуви и в то же время опустил пенни в щель для доставки газет, нажал кнопку "Ивнинг Планет", и мгновение спустя газета вылетела ему на колени. Он быстро просмотрел ее, как будто в поисках определенной статьи. Вскоре он нашел ее и прочитал с большим вниманием. Это было письмо в редакцию от судьи Таннера в ответ на редакционную критику газеты в его адрес за день до этого за то, что он распорядился освободить с фермы Оссининг некоего Альфреда Вэри, нарушителя закона о борьбе с азартными играми, родственники которого обжаловали в суде решение комитета колонии фермы о ограничении его свободы еще на год. В письме, которое Пристли и я прочитали через плечо Хаммерсли с расстояния пяти миль, горячо защищалась личность Вэри и заявлялось, что он стал жертвой искажения информации.
Мы согласились, что здесь был возможный ключ к связи между Хаммерсли и судьей.
Закончив статью, Хаммерсли закрыл свой офис, вошел в метро и через десять минут сидел за угловым столиком в "Риккадоне".
Тем временем ростовщики закрыли лавку, и немного позже они тоже вошли в закусочную, на которой теперь сосредоточился весь наш интерес. По пути к своему столу они прошли рядом со столиком Хаммерсли, но если между ними и были какие-то знаки приветствия, мы этого не заметили.
Партнеры молча сели, просмотрели меню и ввели свои заказы в настольные телефоны. "Риккадона" был одним из последних ресторанов в Нью-Йорке, где отменили работу официантов в пользу современного механического обслуживания, и мы, давние посетители, сожалели о последовавшей за этим потере живописности. Вскоре пара получила свой ужин на маленьком сервировочном лифте, поднявшемся через центр стола, и некоторое время ела в тишине, наблюдая за звуковым кинокабаре.
– Интересно, будет ли это еще одна скучная ночь? – заметил наконец Гормли.
– Я смогу сказать тебе это через секунду, – ответил Хансон, который сидел лицом к двери.
Мы проследили за его взглядом и увидели судью Таннера и его сопровождающих, которые как раз входили. Судья иногда занимал столик в общем зале, а иногда в одной из приватных комнат на втором этаже. Сегодня вечером он и его компания направились к лестнице.
– Да, – сказал Хэнсон, как только заметил, куда клонит судья. – Сегодня одна из таких ночей. Нам лучше быстро поесть и спуститься вниз.
И пока он говорил, Хаммерсли, который также наблюдал за действиями судьи, поспешно проглотил свой десерт, бросил счет за ужин и десятидолларовую купюру в желоб для оплаты рядом подъемником для еды, и, как только ему вернули сдачу, встал и поспешно вышел. Один из наших лучей телефоноскопа последовал за ним.
Он вышел из кафе через главный выход, повернул налево, пока не дошел до следующего угла, затем снова повернул налево, следуя по перекрестку до еще одного угла, на котором стоял маленький табачный магазин. Он неторопливо вошел в него, купил пачку сигарет, закурил одну, а затем неторопливо вышел через задний вход, который выходил на боковую улицу, через короткий узкий вестибюль.
В этом вестибюле Хаммерсли сделал свой первый подозрительный шаг. Дверь из магазина в вестибюль и дверь на улицу были сплошными дверями без стекла. Вестибюль освещался днем через фрамугу над входной