огромному медведю, поэтому палец не сжал спусковой крючок – завис на пару сердцебиений, пока сквозь грозу не донёсся знакомый голос:

– Гена, это ты?!

В груди стало легко, будто камень с души упал. Отведя ствол в сторону, он крикнул в ответ:

– Да, это я! Степаныч, ты как здесь оказался?!

Старик прыгнул в овраг, ловко скатился по уступу, остановившись рядом с ним, и сразу протянул руку.

– Вставай, хватит лежать. Надо подниматься.

– Ты Димку с Андрюхой видел?! Где они?!

– В порядке они, не волнуйся. Ты цел?

– Вроде да…

Гена поднялся, немного потянулся. В нескольких местах проступила боль, но ничего серьёзного. Можно сказать, легко отделался.

– Там медведь, ты в курсе? Здоровенный, зараза! Я в него шмальнул, но, гад только разозлил…

– Я знаю, – прервал шаман. – Пошли.

Старик взобрался наверх, снова протянул руку, а затем с нехарактерной для семидесятилетнего человека силой, он вытянул нелёгкого Гену и сразу же потянул его куда-то.

– Эй, стой! – воспротивился Гена, вырвавшись из крепкой хватки. – Ты какой-то странный, Степаныч…

Тот обернулся как раз под вспышку очередной молнии, осветившей непривычно хмурое лицо и взгляд… Пустой взгляд, который бывает у тех, кто решился на нелёгкий шаг.

– Что-то здесь не так… – Гена машинально приподнял карабин, готовый применить его против шамана, потому что шрам от этого взгляда резануло, словно ножом.

– Почти три десятка лет миновало с той ночи, – шаман поднял взгляд вверх, прикрыл веки, позволяя дождю омывать исщербленную морщинами кожу. – Он очень долго ждал, когда долг будет оплачен.

Гена уже без зазрения совести взял старика на прицел.

– О чём, бляха-муха, ты говоришь?!

– В ту ночь я призвал могущественного духа, – спокойно продолжил шаман. – Абасы – так их зовут. Я провёл ритуал, и он явился. Чтобы дух не сожрал меня без разбирательств, я окружил себя оберегом – вы видели его перед тем, как началась гроза. И Абасы внемлил моей просьбе – спас Диму, показал ему путь к спасению. Но взамен потребовал равноценную жертву.

Шаман резко перевёл взгляд на Гену, отчего тот чуть было не выстрелил.

– Эта жертва должна была свершиться там же, на высоте. Должен был погибнуть тот, кто дорог Диме как брат. Должен был погибнуть ты.

От этих слов Гена едва дрогнул, но сдержался. Палец всё ещё лежал на спусковом крючке, потому что шрам подсказывал – опасность близко, и это не старик.

– Я подкармливал его всё это время. Годами приносил жертвы, но Абасы этого мало. Он должен получить своё!

За спиной шамана вырос черный силуэт с единственным горящим глазом. Рёв зверя прокатился по земле, переливаясь в нечто более ужасное, демоническое. А силуэт продолжал расти. Он рос и рос, пока не достиг нескольких метров высотой, а затем принял образ одноглазого великана, кровожадно смотрящего на свою жертву свысока. Чёрная, состоящая будто из дыма рука развернула огромную пятерню, а затем медленно опускалась на него.

– Ну уж хрен вам! – прорычал сквозь зубы Гена.

Дуло карабина изрыгнуло пламя порохового взрыва, запуская в чудовище пулю за пулей. Гена увернулся от призрачной лапы, укрылся за деревом и продолжил осыпать Абасы свинцом, не задумываясь о том, наносят ли они хоть какой-то вред могущественному духу.

– Что ты делаешь?! – закричал шаман. – Покорись Абасы! Бойся его гнева!

– Да пошёл ты нах!...

Крик заглушила очередная порция свинца. Великан преследовал свою жертву, но та упорно не желала сдаваться, выказывая вместо страха презрение.

Но скоро патроны закончились. Карабин бессильно кашлянул холостым взводом.

– Сука! – выругался Гена, с яростью глядя на чудовище перед собой. – А хрен тебе, понял?!

Он вытащил из чехла штык-нож и нацепил его на ствол карабина, приготовился биться с великаном врукопашную, если это вообще было возможно. Меж деревьев доносились крики шамана, но слов было не разобрать – сейчас кроме Гены и его противника не существовало больше никого и ничего.

Великан тяжёлой поступью приближался, нависал над ним, но ярость и гордость не позволили чудищу сделать решающий шаг. С диким криком Гена бросился в атаку, прямо навстречу опускающейся лапе. И когда та едва не накрыла его, взмахнул карабином, не надеясь ни на что.

Но лапа вдруг развеялась, а сам великан с гулким рёвом превратился в чёрное облако, завихренное ветром, а затем устремился в сторону шамана.

– Что?! Не может быть! – закричал старик перед тем, как вихрь подхватил его и унёс вглубь леса.

Гена несколько минут стоял неподвижно, не веря своим глазам. В руках он крепко сжимал карабин, как когда-то научила его война – не выпускать из рук оружие, пока опасность не миновала.

И наступила тишина. Ветер ослаб, ливень поредел, пока не прекратился вовсе, а тучи спешно разбегались в стороны, открывая ясное летнее небо. Лучи солнца коснулись влажной земли, отражаясь прямо в глаза, отчего пришлось зажмуриться. Но Гена всё стоял, не веря, что опасность миновала, пока не услышал голос Димы:

– Генка! Генка, это ты! Чёрт тебя побери, нашёлся наконец!

Дима и Андрей, промокшие до нитки, грязные, продрогшие – но живые и здоровые.

– Димон… – охрипшим голосом пробасил Гена.

– Вашу мать, я боялся, что тебя не найду! – друг крепко обнял его, сияя своей добродушной улыбкой. – Ты как, в порядке? Идти можешь?

– А?.. Д-да… могу, – Гена начал приходить в себя. Пережитое казалось кошмарным сном, но горячее дуло карабина подсказывало, что всё было наяву.

А шрам наконец успокоился.

– Пошли в хижину, – предложил Дима. – Просушимся, передохнём. А завтра вернёмся.

– Нет уж, Димон, – отрезал Гена. – Просушимся и домой. Хватит с меня охоты. На всю жизнь хватит.

– Да чего ты… – Дима хотел отговорить друга, но тут же прервался. Увидел тот его взгляд – решительный и беспрекословный. Какой часто видел уже очень давно – на войне. Это взгляд говорил, что нужно поступить именно так, как говорит Гена. – Ладно.

– Что?! – удивился Андрей. Паренька опасность явно лишь раззадорила. – Пап, но мы же!..

– Домой! – приказал отец.

Андрей не понял, что произошло, но спорить не решился. И отец, и его друг отчего-то сделались серьёзными, необъяснимо угрюмыми. Даже сам он почувствовал нечто похожее и не проронил ни слова до самой избы.

Уже сидя у костра, после долгого молчания, Гена спросил: