– Девочки, вы обе прекрасно знаете, что я имею в виду. И зря ты, Иола, рисуешь такую трагическую картину. Будь счастлива. Но только помни: жизнь – это не карамельный телесериал.

– А я все сделаю, чтобы моя жизнь стала именно такой, как в карамельном сериале, – довольно агрессивно ответила Иола.

Иола только так говорит. Она прочно стоит на земле. Никаких сказок, все разложено по полочкам. Каждый фрагментик мозаики на своем месте. Полный контроль. Потому ее два года назад так напугал мой сдвиг на почве похудания. Да, я забыла сказать, что Иола тоже пыталась мне тогда помочь. По-своему, холодно и деловито.

– Малина, меня беспокоит твой аппетит, – объявила Иола как-то вечером. Она неожиданно пришла ко мне в начале каникул и застала меня за жаркой лепешек. Вода, мука, соль – размешать и на горячую сковородку с маслом.

– Все под контролем. Я просто играю со сковородкой, чтобы обмануть мозг. А потом все выбрасываю в ведро.

– Хотелось бы верить, – с сомнением покачала она головой. – По моему мнению, тебе необходима помощь специалиста.

– Ты имеешь в виду себя?

Я подбросила лепешку под самый потолок.

– Нет, я ведь всего на третьем курсе. Кроме того, меня не интересует клиническая психология. Но я могу устроить тебе встречу с группой людей, у которых подобные проблемы.

– Только не с группой. Ты ведь знаешь, до чего я недоверчива. Анка мне говорила, что они это записывают, а потом развлекаются.

– Они – это кто?

– Ну, не смотри на меня, как на дуру. Ты же прекрасно знаешь, что они – это не Чужие-3, а студенты-сталкеры.

– Студентов на стажировку не берут, – бросила Иола.

– Ну тогда выпускники, стажеры, практиканты. Без разницы. Они. Ни с какой группой я встречаться не буду.

– Почему?

– Я уже сказала. И потом, я не считаю, что у меня какие-то проблемы.

– Так говорит каждый, попавший в зависимость.

– Если ты не прекратишь, со мной и вправду не знаю что произойдет.

– Хорошо, хорошо, все. Пообещай только, что покажешься специалисту.

– Какому?

– Это друг нашей семьи, психиатр.

– Никаких знакомых! Потом он придет к вам на чашку чая и станет рассказывать твоей маме, что подруга ее дочери жрет сырой рис и запивает водой из унитаза.

– Да, ты и впрямь недоверчивая, – признала Иола. – Сдаюсь и ни с кем не буду устраивать тебе встречу. Ты сама сходишь.

– Куда?

– К психиатру из университетской поликлиники. Обещаешь?

Я кивнула.

Иола вздохнула:

– Тебе, Малина, жутко трудно помочь.

Следующую неделю я делала подходы к поликлинике. Нет, не сегодня. Еще чуток поем. Завтра. Нет, я сама справлюсь. К тому же что я ему скажу? А если меня кто-то увидит? Наконец через два дня после переселения к Эве я набралась храбрости. Мы пошли вместе с Эвой. И вот я лицом к лицу с университетским психиатром.

– Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста..

Я оглядела кабинет. Низкая скамья, два кресла горчичного цвета и кушетка. Пресловутая кушетка психоаналитика! На нее, наверно, ложатся пациенты и позволяют себя потрошить.

– Мне лечь?

– Нет, это всего лишь бутафория, чтобы выглядело профессиональней, – объяснил скучающим голосом доктор Губка. У него была бородка с проседью, очки в тонкой металлической оправе и усталые глаза пятидесятилетнего мужчины. Типичный психиатр.

– Вот моя медицинская книжка.

– Малина, – прочел доктор. – Аппетитное, вкусное имя. Ну и в чем у нас, Малина, проблемы?

– Именно с аппетитом. Заглатываю все, как пылесос. Двадцать четыре часа в сутки я мечтаю о том, чтобы есть, жрать, хавать, лопать, трескать, уминать…

– Мгм, – кивнул головой доктор Губка. – Вот так? И что же?

– И ем. – Я громко сглотнула слюну.

– Интересно.

Он снял очки и принялся тереть веки. Потом, опершись локтями на стол, закрыл лицо ладонями. Посмотрел на меня сквозь раздвинутые пальцы. Мне захотелось засмеяться. Что я тут делаю? Выворачиваюсь наизнанку перед усталым человеком, который изображает заинтересованность.

– Это совсем неинтересно. Наоборот, отвратительно. Я встаю ночью, жарю, а потом жру, как волк-оборотень, пока не начинаю дышать с трудом. Но стоит проглоченному чуть умяться, и я опять открываю холодильник и мечу в себя что попало.

– И когда ты начинаешь «метать»?

– Около восьми вечера. Утром я еще верю, что выдержу.

– А что ты утром ешь?

– Да почти ничего не ем, потому что начинаю борьбу, но вечером уровень мотивации у меня падает.

– Может, он не падал бы, если бы ты съела нормальный завтрак?

– Каждый нормальный завтрак у меня – это прелюдия к обжорству. Потому я и стараюсь начинать есть как можно позже. Если бы я начинала с завтрака, то уже давно бы не помещалась в мамины платья, которые она носила во время беременности.

– И это бы тебя очень огорчило?

– А вас не огорчило бы?

– То, что я не помещаюсь в платьях мамы периода беременности? Деточка, ты посмотри, как я выгляжу. Если бы я и смог выиграть какой-нибудь кастинг, то только для мультипликационного фильма, и это меня ничуть не огорчает. За пятьдесят лет можно привыкнуть.

– Но мне-то еще нет пятидесяти! – взорвалась я. – Зато у меня есть проблемы и я ищу помощи!

– И ты очень удачно попала. Я дам тебе лекарство, так как вижу, что наши дела немножко вышли из-под контроля. Но сама-то проблема гораздо глубже. Аппетит – это только вершина айсберга. Я не слишком напугал тебя?

– Еще не знаю. Я всегда реагирую с запозданием.

– Вот и хорошо, завтра ты будешь уже в состоянии заторможенности. Ты склонна огорчаться?

– Еще как. Причем с детства. В детском саду я огорчалась, что вот-вот придется пойти в школу. В первом классе задумывалась, что будет с моими куклами, когда я вырасту. Меня постоянно что-то грызет.

– В этом больше уныния или нервозности?

– Когда как. Иногда я чувствую подавленность, а иногда не могу заснуть от нервов.

– И тогда ты ешь.

– Тогда я ем особенно много. Но больше всего я сжираю, когда мне грустно. Вот как сейчас.

– Ну что ж, определенная схема у нас есть. Попробуем ее развить. Для начала полдоксин. – Он полез в ящик стола за печаткой. – Через неделю снова ко мне. Посмотрим, попал ли я в точку.

– А если не попали?