– Доброе утро, Грейс, – сказал он.

– Доброе утро, – она направилась за кофе. – Виктория собирается впустить тебя сегодня?

Шон поковырял омлет.

– Она сказала, что да.

– Где ты остановился? Томми вернулся из Лондона?

– Да. Я закончил с этим расследованием и вернулся в другой бунт.

– Томми Грэйлинг, похоже, любит бунты, – сказала она, садясь рядом с ним.

– Я бы так не сказал.

Грейс сделала глоток кофе и посмотрела на Шона поверх кружки.

– Значит, тебе нравятся бунты?

Шон улыбнулся.

– Мне правда нравится действие. Но в Нью-Йорке в девятнадцатом веке почти всегда происходили бунты.

– Ты сегодня видел Наталью? – спросил севший рядом Дэвид, держа в руках тарелку, на которой было больше бекона, чем яиц.

– Еще нет, – сказал Шон; он был бы не против повидать Наталью.

Он по-прежнему ощущал себя неловко и нервничал всякий раз, когда она входила в комнату. Он не должен был ничего говорить. Он должен был просто оставить все, что было между Томми и Аделиной, в симуляции. Но все было так запутано – кто есть кто, и что все это значит. Он даже не понимал, нравится ли ему Наталья, или это были ощущения Томми, влюбленного в ее предка.

– Почему же Виктория тебя ограничивает? – спросила Грейс.

– Она говорит, что я могу стать слишком зависимым от этого, – Шон отставил почти пустую тарелку.

– Как наркоман? – спросил Дэвид.

– Что-то в этом роде, – ответил Шон.

Но он не думал, что это возможно. Он и правда проводил почти целый день в симуляции, но это не делало его наркоманом. Как можно быть зависимым от воздуха?

– Ты ведь знаешь, что с тобой все в порядке, верно? – спросила Грейс. – И я не имею в виду симуляции.

Шон посмотрел в ее глубокие карие глаза. Ее голос прозвучал совершенно искренне, мало кто говорил так о таких вещах. Они знали о дискриминации инвалидов, и старались поддержать его, хотя легче от этого не становилось. Ему казалось, что Грейс это понимала.

Шон постучал по подлокотнику коляски.

– Мне кажется, что с этим что-то не в порядке.

– Я не это имела в виду, – сказала она. – Ты…

– Доброе утро, – сказала Наталья, входя в комнату.

– Доброе утро, – ответил Дэвид. – Не видел тебя прошлой ночью.

– Я плохо себя чувствовала.

Наталья схватила бублик и йогурт.

Фраза, которую Грейс собиралась сказать, как будто на мгновение повисла в воздухе, а затем развеялась, как пар от ее кофе. Шон был рад, что она не прозвучала.

– Все еще страдаешь от головных болей? – спросила Грейс у Натальи.

Она кивнула.

– А вы, ребята?

– Моя боль проходит через несколько часов, – сказала Грейс.

– Моя тоже, – сказал Шон. Сначала голова болела ужасно, но теперь было легче. В любом случае, это того стоило.

Наталья села за стол напротив Шона, и он почувствовал небольшое напряжение в районе живота. Если и была одна вещь, которую он хотел изменить для себя в Эйри, то это было его притяжение к ней.

– Ты нашла Частицу Эдема? – спросил Дэвид, жуя полоску бекона.

Сидевшие за столом притихли. Все знали, зачем они здесь. Все они знали, что случилось в симуляции нью-йоркских бунтов Монро, еще до того, как корпорация «Абстерго» нашла их, и они узнали свою историю. Все они знали, что будет поставлено на карту, если три части Трезубца Эдема найдут и объединят. Но подростки не часто говорили об этом. Это было немного похоже на разговор об инопланетянах или волшебниках.

– Еще нет, – спокойно сказала Наталья.

– Как продвигается симуляция в Китае? – спросила Грейс.

Наталья уставилась на бублик на тарелке.

– Тяжело. Там много смерти.

– Это было бы тяжело для любого, – сказал Шон, пытаясь подбодрить ее, но это прозвучало как-то пренебрежительно.

Наталья просто кивнула, не поднимая глаз.

Ему захотелось уйти немедленно, прежде чем ситуация стала еще более неудобной.

– Томми ждет, – сказал он. – Думаю, мне пора.

– Увидимся вечером, – сказала Грейс.

Дэвид кивнул ему. Шон выкатил инвалидное кресло из-за стола и направился к двери. Каждый раз, когда он уходил от группы таким образом, катясь в своем кресле, он чувствовал, что все они старались не смотреть, как он едет. Шону говорили, что ему это только кажется, но они всегда замолкали, когда он отъезжал от них. Как будто боялись говорить, пока он не ушел, как будто нужно подождать, с уважением или еще какими-то чувствами наблюдая за его передвижениями. Он ненавидел это и был рад поскорее добраться до двери. В этот момент Дэвид начал рассказывать о симуляции воспоминаний своего прадедушки, который был пилотом группы Таскиги[11] во время Второй мировой войны.

Шон выехал из зала и направился к комнатам Анимуса. Центр Эйри состоял из пяти отдельных зданий, соединенных между собой закрытыми стеклянными коридорами. Вокруг зданий росло множество деревьев. Он и остальные большую часть времени проводили в двух зданиях: главной приемной (куда они отправлялись, когда родители приходили их навестить или забрать на несколько часов), и в здании, в котором он находился сейчас, где они ели и спали. Также в нем исследовали их генетические воспоминания. Шон не знал, чем занимались служащие «Абстерго» в других зданиях центра.

Когда он добрался до своей комнаты Анимуса, Виктория уже была там. Он постарался заехать как можно непринужденнее.

– Доброе утро, – сказал он.

Она встала из-за компьютера и улыбнулась.

– Я каждый раз рассчитываю, что ты доберешься сюда раньше меня, Шон.

Он не знал, было ли это комплиментом, или насмешкой, или тем и другим одновременно.

– Могу ли я войти в симуляцию сегодня? – спросил он.

– Конечно, – сказала она. – Но я думаю, что вчерашний перерыв пошел тебе на пользу, не так ли? Я могла бы включить еще несколько выходных в твой график.

Шон хотел возразить, но решил сделать это позже. Сейчас он просто хотел начать симуляцию, и боялся, что доктор передумает, если он начнет перечить или проявлять нетерпение.

Он подъехал к кольцу Анимуса. Кажется, Виктория наконец-то научилась не предлагать ему помощь. Ноги ногами, но его руки были достаточно сильны, чтобы добраться туда, куда ему было нужно. Он нагнулся, включил тормоза на колесах своей коляски, забрался в кольцо Анимуса и надел пояс. Его ноги повисли над экзоплатформами. Виктория вернула ноги на место и привязала их к рукам, а затем присоединила к нему все устройства, которые контролировали его мозг и сердце.