неутолимой жажды знаний. Поэтому вновь возникает вопрос о рациональном использовании миллионных субсидий, выкачиваемых из государственного бюджета, в то время как общество лишается молодых рабочих рук. Все мы являемся членами общества, но не обязательно всем иметь университетское образование. Порой создается впечатление, что с гораздо большей щедростью средства вкладываются в развитие социально менее полезных групп молодежи, чем в развитие тех групп, которые, если так можно выразиться, несут...»

Он поджал пальцы ног. Следовало бы прочитать статью заранее. Нужно знать материал, который даешь им.

— «Если подходить к решению проблемы по-деловому, то совершенно очевидно, что разумнее вкладывать средства с учетом максимальной отдачи. И вопрос заключается в том, будет ли рядовой гражданин мириться с тем, что значительные суммы расходуются не только на обучение совершенно измотанных школой подростков, но и на содержание тех небольших групп молодежи, которые отнимают у общества миллионные дотации и высококвалифицированных наставников, а в благодарность проявляют полное равнодушие к нуждам этого общества или чинят насилие над его гражданами».

Клэс отодвинул газету в сторону и, положив руки на стол, посмотрел на него так, словно именно он написал эту статью. Он поежился. Черт возьми, вот ведь влип!

— Ну и что мы об этом думаем?

— Плевали они на нас.

— Кто это они?

— Все.

— Кто это все?

— Да брось ты, старик.

Он замолчал, соображая, что делать дальше, но Клэс его опередил.

— Рассказать тебе забавную историю?

— Расскажи.

Взгляд узких, блестящих глаз вовсе не обещал, что история и впрямь будет забавной.

— Ты знаешь, моя сестра...

Он кивнул.

Клэс был на особом положении, потому что его замужняя сестра жила в соседнем городке. Обычно он ездил к ней автобусом, конечная остановка которого была на площади, как несколько претенциозно именовали площадку перед железнодорожной станцией. Раз в неделю, когда у сестры был выходной, он отправлялся к ней в город за тридцать километров и по возвращении отнюдь не скрывал, что в нагрудном кармане у него одна или две пачки сигарет. Он называл ее глупой мещанкой, в обществе которой мог выдержать лишь несколько часов, и то исключительно потому, что притворялся, будто ему с ней интересно, а у нее хватало глупости верить этому. Однако всякий раз, возвращаясь в интернат, он был переполнен неподдельной радостью и следующие дни меньше дерзил и упрямился. Случалось, он звонил и предупреждал, что задержится. «Понимаешь, этот тип уходит на собрание, а ей хочется, чтобы я поужинал с нею. Порядок?» И в его взволнованном голосе слышалась затаенная радость.

— Ты знаешь, моя сестра не...

— Ну, — сказал он, — так что же с ней?

— Этот, ее муж, самое настоящее дерьмо, а тоже нос задирает, в вечернюю школу ходит, чтобы еще больше выпендриваться. Конечно, он меня никогда особенно не жаловал. Да и кому приятно, если брат жены в исправительном доме. — Его передернуло от этих слов. — Понимаешь?

Он кивнул: дескать, понимаю.

— Он из тех, кто считает нас шайкой преступников, которых нужно только пороть, посылать рыть канавы и все такое. Ему даже смотреть на меня противно, вот я и не езжу к сестре, когда он дома. Но в прошлый раз он не ушел и встретил меня в дверях. Тогда-то я и услыхал, что могу убираться ко всем чертям, да поживее, что его дом не место для таких, как я, и он не желает, чтобы соседи трепали языком: что это, мол, за фрукт торчит здесь все время в его отсутствие. И еще добавил, что я могу быть кем угодно: уголовником, наркоманом, психопатом, дебилом — на выбор, лишь бы я оставил в покое его и его жену. А под конец заметил, что после моих посещений у нее всегда плохое настроение и с этим он впредь мириться не станет. Что ж, вполне возможно, у нее и не было особого желания бросаться ему на шею, верно? Потом вышла сестра, опухшая от слез, и сказала, что мне лучше уйти. Сам, мол, видишь, что к чему, он ведь этого не потерпит. И снова разревелась. Забавно, правда? Единственный человек из всей моей так называемой семьи, который меня любил, — а теперь вот этот гнусный тип запрещает ей. Ну, а я и не навязываюсь, мне абсолютно все равно. Забавно, да?

С вызовом в голосе, точно требуя ответа. Только что тут скажешь?

«Не давайте им откровенничать, — обыкновенно говорил Макс. — Больше всего остерегайтесь этого. На ребят иной раз накатит, а потом они злятся и на себя, и на вас за то, что наговорили».

— Так как же?

— Вот увидишь, в один прекрасный день твоя сестра его выгонит и снова тебя позовет.

Прозвучало это не слишком убедительно, и Клэс, естественно, громко рассмеялся.

— Сразу видно, не знаешь ты мою сестру! Разве она может кого-нибудь выгнать? Она бы и меня не выгнала.

— Тебя-то она любит.

— Да брось ты!

— Ну ладно. Посмотрим, что там еще в газете?

Клэс пожал плечами.

— Да как-то неохота.

— Это уж точно, у тебя на лице написано.

Сейчас не время заводить разговор о фильме, которым он надеялся их заинтересовать, а рассказывать, как он провел лето, было бы просто бессердечно. Некоторые из ребят тоже уезжали отдыхать, но вряд ли каникулы доставили им большое удовольствие. И все они по-детски обижались, что его так долго не было с ними.

— Все-таки чем-то надо заняться. Предлагайте!

Они сидели, развалясь на стульях, и не то чтобы вели себя вызывающе или враждебно, просто выказывали полное равнодушие и только ждали от Клэса сигнала, по которому немедля сделали бы что угодно: написали диктант или расколотили в классе все стекла.

Это потому, что сегодня первый день после каникул, подумал он. Завтра займемся чем-нибудь поинтереснее. Клэс обозлен и раздосадован тем, что произошло у сестры, намного больше, чем хочет показать. У них у всех неприятный осадок от каникул, ведь наверняка поняли, что, кроме нас, общаться им не с кем. Некоторые попытались разыскать старых дружков, но встретили холодный прием или вообще узнали, что компания распалась. Другие, забыв, что означает «быть дома», лишний раз с горечью убедились, что они