воздействием мира, оттаптывающегося на нем всем своим весом: ось гнется, пружины суставов превращаются в соляные столбы, провисают провода сосудов, и постепенно все теряет форму и содержание.

Диван был молод и свеж, только пришедшая в гости мама, у которой вообще была мания облагораживать пространство благородными материалами, сочла обивку негодной и самолично обила его коричневым бархатом в рубчик. Потом сшила такие же занавески, украсив их красной бахромой. Мама любила, чтоб был ансамбль. С ансамблем – совсем другая жизнь. И тут как раз – свежий ветер перемен. Мама-то уже давно переиначивала советскую вульгату: шила старинные абажуры из комбинаций (это такое женское белье, из тонких тканей с кружевами, которое надевали под платье, – его же больше не существует?), старых гипюровых кофточек и бахромы. Как-то купила туфли фабрики «Скороход», обклеила их белой кожей, получились сапоги выше колен, всем на зависть. Вязала вечерние платья с бисером. Шила яркие кофты и юбки в стиле пэчворк. А свежий ветер перемен ее не обрадовал: продукты, которых и так было немного, постепенно исчезали, и не только продукты, потому энергия уходила на добывание, доставание сложными путями, запасы, склады, сбережение всего, включая консервные банки из-под шпрот – на черный день. Многие женщины поколения, видевшего войну, так делали. Помнили голод. Но тут была еще и болезнь.

А я беззаботно сидела на своем новом диване, дом всегда был полон народу, питались чем бог пошлет, и только дух захватывало от урагана перемен. Толпы иностранцев, журналистов и дипломатов, все хотят дружить, зовут в свои посольства, приходят в гости, сцены открываются скопившейся в подполье художественной молодежью, телевизор из предмета мебели превращается в горячий пирожок, журналы публикуют то, за что еще вчера можно было угодить в тюрьму, – происходит настоящая революция. Из уютного, хоть и под дамокловым мечом, закутка со своей, близкой по духу аудиторией мы вдруг оказались на площади, под прожекторами, эхо разносилось по свету – это была внезапная и существенная перемена.

И вот однажды просыпаюсь я на своем диване с дикой головной болью. Цитрамон, спазмалгон, пенталгин – ничего не помогает. Голова гудит, раскалывается, будто стационарное напряжение скакнуло, энергоблок взорвался и теперь в ней – Чернобыль. Это началось через пару месяцев после аварии – видимо, облако дошло до Москвы и, не зная, куда податься, засосалось в мою голову. Это было облако не радиоактивного распада, а распада СССР. Пока только облако.

Голову не поднять. Слишком много она весит, а внутри хрупкая – «не кантовать». Не знаю, что значит «кантовать», но так было написано на коробках с тем, что бьется, и с тем, чей верх ценнее низа.

Одно дело, когда поболит и перестанет, а если длится и длится, надо идти к врачу. Впрочем, моя соседка умерла за несколько секунд. Я как-то зашла к ним, чтоб поболтать с ее дочерью, моей подружкой и ровесницей – мы тогда были школьницами. Подружка куда-то вышла, так что мы немного поговорили с ее мамой – это была очень красивая и всегда любезная женщина. Сейчас, в момент нашей последней встречи, ей пятьдесят, и выглядит она такой же цветущей, как обычно. Я вернулась домой, а буквально через десять минут ко мне спустилась подружка и стояла, ошарашенная, на пороге. «Мама умерла». – «Как? Я же только что с ней разговаривала». – «Прихожу, вдруг мама говорит: „Голова болит“, – и так обхватила ее руками. И вдруг застыла. Я вызвала скорую. Но уже было все.

На меня это тогда произвело сильное впечатление. А теперь я носила боль в голове и представляла, что так же должен был себя чувствовать Зевс, когда его голову распирало от того, что в ней рождалась Афина, богиня мудрости. Чтоб узнать, что в голове у меня, друзья отправили меня к врачу. У одного из них как раз отец был невролог или невропатолог, в общем, по этой части. Он сказал, что больше всего это похоже на фронтит – воспаление лобных пазух. Сделал рентген. Рассматривая снимок, сказал: «Ты человек будущего, у тебя нет лобных пазух, а они – атавизм». Я, конечно, сразу хватилась копчика – нет, он, обрубленный под корень хвост, никуда не делся, а эти, о существовании которых я даже не подозревала, слетели. «Что же тогда на их месте?» – спросила я. «Не знаю, – ответил доктор, – что-то есть, но это не лобные пазухи, и это самое главное – значит, не фронтит».

Будущее наступило, и я его, стало быть, провозвестник, может, уже ни у кого не осталось лобных пазух? Открыла поисковик узнать, так ли оно, – пишут, что у 5–15% населения их нет. Стало быть, еще не конец истории – должны же 85% атавистичного населения успеть сбросить свои лобные пазухи! А может, и нет, раз за столько тысячелетий не получилось.

Меня проверили на менингит, энцефалит, мозговое кровообращение, аневризму, гипертензию, глазное давление, но ничего не нашли. Знакомый доктор посоветовал пить белладонну, сказав, что женщинам она вообще показана. Тогда я не знала, что это такое, а белладонна свободно продавалась в аптеках, и я стала пить. Не помогло. Это уж потом, с появлением интернета, я узнала, что другие названия этого снадобья, в переводе с итальянского означающего «красивая женщина», – бешеная ягода, бешеная вишня и что она ядовита. «Белладонна упоминается в травнике Фокса, изданном во второй половине XV века. Но еще раньше люди стали использовать это растение как источник яда. Из нее готовили мазь, которую использовали во время судов над ведьмами. При ее втирании действующие вещества попадали в кровь, что вызывало галлюцинации, и жертвы под пыткой говорили все, что от них требовали».

Так вот оно что – это же было одно из основополагающих советских лекарств. Еще моя бабушка пила салол с белладонной, зачем – неизвестно. Да все известно: «говорила все, что от нее требовали». Революционные галлюцинации.

Орудие против тайфуна в голове все же нашлось – тазепам. Успокоительное. Важно было только проглотить таблетку до того, как тайфун сформировался, прихлопнуть его таблеткой при первых вихрях. Признаки начинались во лбу, там, где место лобных пазух заняла неизвестность. И вот настал «главный день», 12 октября 1986 года. Так, по крайней мере, мне сказали в клубе «Поэзия», возникшем, как и моя головная боль, несколько месяцев назад. Но голова болела не все время – периодами, а поэтический вечер 12 октября готовился, согласно летописям, круглосуточно. И суть его была как раз в том самом выходе на «большую сцену». К народу, к широкой публике, к массовому читателю. Потому