Конечно, эти детские конфликты казались уже чем-то маловажным для Марселя Пруста в момент создания его романа, потому в окончательном тексте «Поисков» они исчезают. При этом более значительные с философской точки зрения элементы сохранены. Протест Робера против отъезда в город передан главному герою «Поисков»: именно он срывает с себя нарядную одежду и плачет, обнимая любимые кусты боярышника. Таким образом, мотив расставания с Комбре, имевший принципиальное значение для идеологической структуры романа, сохранен, а ссоры братьев, не укладывающиеся в нее, оставлены в стороне.

Как видим, рукописи Пруста подтверждают мысль о том, что взаимоотношения Марселя и Робера были не безоблачны. Однако их конфликты, связанные с обычной детской ревностью, не имели серьезной подоплеки. В конце концов, даже если в последние годы жизни Марселя братья виделись не часто, то после смерти писателя именно Робер взялся за разбор черновиков и за публикацию последних глав романа «В поисках утраченного времени». Не будем и совсем противопоставлять «покладистого» Робера «бунтарю» Марселю. Младший брат был вполне способен иметь собственное мнение, как, например, случилось во время дела Дрейфуса. Адриен Пруст, функционер высокого ранга, не мог себе позволить высказаться в пользу осужденного по ложному обвинению офицера, тогда как и Робер, и Марсель выступили в поддержку Дрейфуса.

Марсель Пруст всю свою жизнь не терпел переездов: самым большим его желанием было, ничего не меняя в повседневном ходе дел, оставаться в одном и том же доме, хорошо обжитом, превратившемся в защитный кокон. Может быть, это стремление к постоянству связано с тем, что Пруст практически все детство и молодость провел в одной-единственной квартире: семья Адриена Пруста почти 30 лет с 1873 по 1900 год жила в доме 9 на бульваре Мальзерб. Квартира находилась в здании, оборудованном самыми современными на тот момент удобствами: газовым освещением, водопроводом, центральным отоплением, туалетами и ванными комнатами и даже, что было тогда еще большой редкостью, лифтом. Апартаменты были также очень удачно расположены — в Восьмом округе, совсем рядом с Елисейскими Полями, парком Тюильри и Монсо, в квартале, обновленном усилиями барона Османа.

Единственным недостатком квартиры, по мнению Марселя, было то, как родители относились к украшению дома: они организовывали свою жизнь скорее в соответствии с гигиеническими нормами и требованиями комфорта, чем с точки зрения эстетики. Множество знакомых будущего писателя отмечали отсутствие всякого вкуса в оформлении жилища Пруста. Фернан Грег описывал его квартиру так: «Внутри она была темной, набитой тяжелой мебелью, завешенной шторами, задушенной коврами, во всем преобладали черный и красный цвета, типичная квартира, которая не так далеко, как мы думаем, ушла от бальзаковских лавок старьевщика». Аналогичное впечатление произвели апартаменты и на еще одного великосветского знакомого Пруста, Робера Монтескью, который, по легенде, заявил, придя в гости к писателю: «Какое у вас все безобразное!» Смущение за малоэлегантную обстановку будет упомянуто и в романе «В поисках утраченного времени», где фразу Робера Монтескью произносит барон Шарлюс во время своего визита к повествователю.

Жители Восьмого округа Парижа посылали и посылают своих детей на прогулки либо в парк Монсо, либо в сад на Елисейских Полях, либо в парк Тюильри. Родители Пруста предпочитали Елисейские Поля, расположенные ближе к дому. В детстве Марсель приходил в сад практически каждый день, потому многие его друзья запомнили его и оставили об этом раннем периоде его жизни воспоминания. Одни, как Робер Дрейфюс, отмечали, что Марсель уже тогда поражал окружающих тем, что любил читать им стихи, рассказывал о своей любви к Расину и Гюго, Мюссе и Ламартину, Бодлеру и Леконту де Лилю. Они также вспоминали о необыкновенной способности Пруста находить путь к сердцам матерей и бабушек его друзей: он покорял их вежливостью и изяществом манер, серьезностью суждений, способностью поддержать интеллектуальную беседу и умением вовремя сделать удачный комплимент. Этот интерес к беседам с женщинами старше его был, без сомнения, связан с привязанностью Пруста к матери: в своих собеседницах он видел заместительниц мадам Пруст.

Другие ровесники Пруста сохранили менее приятные впечатления от встреч с ним. Если взрослые собеседники Пруста очень любили разговоры с ним, то подчеркнутая вежливость, обходительность и чувствительность скорее отталкивали его сверстников, которые воспринимали эти качества как доказательства его изнеженности. Кроме того, им не совсем были понятны сильные эмоциональные привязанности Марселя. Некоторые упоминали, например, непроизвольный страх, который вызывало у них требовательное прикосновение руки Пруста. Стать его другом значило оказаться под полным его контролем: уже в самом начале дружбы он заявлял, что нуждается в обладании полном и тираническом. Он требовал беспредельной верности и откровенности, немного напоминая мадам Пруст, которая тоже просила, чтобы ее сын рассказывал ей обо всем без утайки.

Благодаря знакомствам из сада на Елисейских Полях у нас сохранился и замечательный словесный автопортрет Пруста. В конце XIX века еще оставалось модным делать записи в альбомах своих друзей. Одна из подруг Марселя — Антуанетта Фор, дочь будущего президента Франции Феликса Фора, привезла такой из своей поездки в Англию. В толстой тетради, на обложке которой красовалась надпись «Исповеди», были на английском языке сформулированы вопросы, ответы на которые предполагали довольно высокий уровень самоанализа. Пруст заполнил вопросник в переходном возрасте, когда ему было лет 13–15, потому ответы на некоторые вопросы носят еще детский характер, а на другие — демонстрируют интеллектуальную зрелость. Среди «признаний» первого типа, например, определение несчастья — «быть разлученным с мамой». Среди реакций более взрослых — объяснение того, какие люди вызывают его отвращение: «те, кто не понимает, что такое добро, не знает, что такое нежность и привязанность».

Особенно удивляет ответ на вопрос о том, какие недостатки Пруст готов простить окружающим. В своем рассуждении он дает концентрированное выражение всего своего дальнейшего творчества. Пруст объявляет, что он готов примириться с «частной жизнью гениев». В этой фразе ясно прослеживается основная идея критического этюда «Против Сент-Бёва»: в нем писатель рассуждает о том, что повседневная жизнь одаренных людей не имеет ничего общего с их творениями, а потому недостатки писателя, проявляющиеся в повседневности, не должны влиять на оценку достоинств их произведений. Таким образом, обнаруживается, что Пруст начал размышлять над одной из главных для его философских построений проблем еще в совсем юном возрасте.

Этой же счастливой эпохой датируется и первое известное биографам любовное увлечение Марселя. Зимой 1886/87 года, когда Прусту было 15 лет, его внимание привлекла Мария Бенардаки, дочь Николая Бенардаки, придворного церемониймейстера русского царя, разбогатевшего, по слухам, на продаже чая, а после женитьбы покинувшего свой придворный пост и поселившегося в Париже. У него и его супруги, в девичестве Мари де Леброк, было две дочери — Мари и Нелли, высокие элегантные девушки, часто приходившие в сад на Елисейских Полях. Можно предположить, что автобиографический пассаж из «Жана Сантея», где герой описывает Мари Косищев, которой он увлечен, был вдохновлен Марией Бенардаки. Жан Сантей упоминает длинные темные волосы, голубые насмешливые глаза и розовые щеки, «которые светились тем здоровьем и той радостью жизни, которых недоставало Жану». Розовый цвет, упомянутый в этом описании, навсегда останется одним из самых любимых в изысканной палитре Марселя Пруста, где преобладают оттенки, напоминающие благородные металлы и драгоценные камни, а также цвета, отсылающие к картинам любимых им художников (как, например, голубой Джотто).