— Вы были в том старинном здании? — спросила девушка, показывая зонтиком на отсвечивающие вдали на солнце стены Шильонского замка.

— Да, бывал, и не раз, — ответил Уинтерборн. — Вы, вероятно, тоже его осматривали?

— Нет, мы туда еще не ездили. А мне ужасно хочется побывать там. И я побываю. Не уезжать же отсюда, не осмотрев его!

— Это очень интересная экскурсия, — сказал Уинтерборн, — и совсем не утомительная. Туда можно съездить в коляске или пароходиком.

— Можно и в дилижансе, — сказала мисс Миллер.

— Да, можно и в дилижансе, — подтвердил Уинтерборн.

— Наш агент говорит, что дилижанс останавливается у самого замка, — продолжала девушка.{13} — Мы собрались туда на прошлой неделе, но мама вдруг раздумала. У нее хроническое расстройство пищеварения. Она отказалась ехать с нами. Рэндолф тоже не пожелал; его, видите ли, старинные замки не интересуют. Но я все-таки думаю, что мы соберемся как-нибудь на днях, если уговорим Рэндолфа.

— Вашему брату нет дела до памятников старины? — с улыбкой спросил Уинтерборн.

— Да, Рэндолф не любитель старинных замков. Ведь ему всего девять лет. Он говорит, что лучше сидеть в гостинице. Мама боится оставлять его одного, а наш агент не желает следить за ним. Поэтому мы мало куда ездим. Будет очень жаль, если нам не удастся побывать там. — И мисс Миллер снова показала на Шильонский замок.

— Я думаю, это можно устроить, — сказал Уинтерборн. — Неужели нельзя найти кого-нибудь, кто бы остался на несколько часов с Рэндолфом?

Мисс Миллер взглянула на него и преспокойно сказала:

— Вот вы и останьтесь.

Уинтерборн не сразу решился ответить ей.

— Я с бо́льшим удовольствием поехал бы с вами.

— Со мной? — так же невозмутимо переспросила мисс Миллер.

Она не вспыхнула, не поднялась со скамьи, как это сделала бы женевская барышня, и все же Уинтерборну показалось, что его излишняя смелость покоробила ее.

— И с вашей матушкой, — почтительно добавил он.

Но ни его дерзость, ни его почтительность, по-видимому, не произвели ни малейшего впечатления на мисс Дэзи Миллер.

— Маму, пожалуй, не уговоришь, — сказала она, — мама не любит выезжать днем. А вы правду говорите, вам серьезно хочется поехать туда?

— Самым серьезным образом, — подтвердил Уинтерборн.

— Тогда мы это устроим. Если мама согласится побыть с Рэндолфом, Юджинио тоже останется.

— Юджинио? — переспросил молодой человек.

— Да, Юджинио, наш агент. Юджинио не любит оставаться с Рэндолфом. Он у нас ужасный привередник, но агент замечательный. Я думаю, он побудет с Рэндолфом, если мама тоже останется, а мы поедем тогда в Шильонский замок.

Уинтерборн рассудил с предельной трезвостью: «мы» могло относиться только к мисс Миллер и к нему самому. В такую заманчивую перспективу трудно было поверить! Ему показалось, что надо поцеловать девушке руку. Может быть, он и отважился бы на такой поступок, — и тем самым испортил бы все дело, но в эту минуту в саду появилось новое лицо, по-видимому, Юджинио. Высокий благообразный мужчина с великолепными бакенбардами, в бархатной куртке, с поблескивающей цепочкой для часов, подошел к мисс Миллер, бросив пристальный взгляд на ее собеседника.

— А, Юджинио! — приветливо встретила его девушка. Юджинио оглядел Уинтерборна с головы до ног, потом степенно склонился перед мисс Миллер.

— Имею честь доложить мадемуазель, что завтрак подан.

Мисс Миллер не торопясь встала со скамейки.

— Юджинио, знаете что? — сказала она. — Я все-таки поеду посмотреть этот старинный замок.

— Шильонский замок, мадемуазель? — спросил агент. — Мадемуазель уже условилась о поездке? — добавил он тоном, в котором Уинтерборну послышалась наглость.

Этот тон заставил даже мисс Миллер признать некоторую сомнительность ее поведения. Она повернулась к Уинтерборну, зардевшись легким, совсем легким, румянцем.

— Вы не раздумаете?

— Я не успокоюсь до тех пор, пока мы не съездим! — воскликнул Уинтерборн.

— Вы остановились в нашей гостинице? — продолжала мисс Миллер. — Вы на самом деле американец?

Агент стоял, все еще бросая оскорбительные взгляды на Уинтерборна. Молодому человеку они казались оскорбительными, по крайней мере для мисс Миллер, так как агент явно осуждал ее за то, что она заводит «случайные знакомства».

— Я буду иметь честь познакомить вас с одной дамой, которая сообщит обо мне все, что вы пожелаете узнать, — с улыбкой сказал Уинтерборн, имея в виду свою тетку.

— Так мы поедем в один из ближайших дней, — сказала мисс Миллер. Она одарила его улыбкой, повернулась. Потом подняла зонтик над головой и пошла к гостинице рядом с Юджинио. Уинтерборн долго смотрел ей вслед, и, глядя, как она шагает, волоча по дорожке пышные воланы своего платья, он признал мысленно, что у этой девушки поистине царственная осанка.

Однако Уинтерборн взял на себя слишком много, пообещав познакомить свою тетушку миссис Костелло с мисс Дэзи Миллер. Лишь только эта леди оправилась от мигрени, он зашел к ней, с должной заботливостью осведомился о ее здоровье, а потом спросил, не заметила ли она здесь, в гостинице, одно американское семейство — мать, дочь и маленького мальчика.

— И еще их агента? — сказала миссис Костелло. — Как же, конечно заметила — видела, слышала их и старалась держаться от них подальше.

Миссис Костелло, богатая вдова и особа весьма почтенная, не раз высказывала мысль, что, если б не ее подверженность головным болям, она, возможно, сыграла бы более видную роль в современной ей эпохе. У миссис Костелло было длинное бледное лицо, нос с горбинкой и пышные, на удивление белые волосы, которые она укладывала вокруг головы валиком и крупными буклями. Двое женатых сыновей жили в Нью-Йорке, третий сын был в Европе. В данное время этот молодой человек развлекался в Хомбурге,{14} и хотя он часто переезжал с места на место, его редко можно было увидеть в том же городе, на котором останавливала свой выбор его родительница. Следовательно, племянник, приехавший в Веве только для того, чтобы повидаться с тетушкой, проявил к ней, как она говорила, гораздо больше внимания, чем ее родные дети. Живя в Женеве, Уинтерборн проникся твердой уверенностью, что к тетушкам надо относиться со вниманием. Миссис Костелло, не видавшаяся с племянником уже много лет, осталась очень довольна им и, выказывая ему свое расположение, посвятила его в тайные причины того могущественного влияния, которое, как следовало понимать, исходило из ее апартаментов в Нью-Йорке. Она призналась Уинтерборну, что круг ее знакомых подобран с большой осмотрительностью, и подчеркнула, что, зная Нью-Йорк несколько лучше, он вряд ли счел бы такую разборчивость излишней. И картина строжайшей иерархии, на которой зиждилось светское общество этого города, картина, всесторонне освещенная миссис Костелло, показалась Уинтерборну чуть ли не удручающей.