— Ты красавица! — сказал Товарищ Одышка Зейтуне, треснул ее журналом по голове, и нас наконец-то оставили в покое.

Я не знаю, что случилось с Зейтуной. Не знаю названия ее болезни. Но она, можно сказать, потеряла саму себя. Ее тело здесь, а сознание как будто отправилось в кругосветное путешествие. О ней так все и говорят:

— Ее разум ушел.

У нее сохранились инстинкты. Она ходит в туалет, в состоянии попросить поесть, я видела, как она плачет. Моется Зейтуна тоже самостоятельно. Видимо, у нее уцелели какие-то обрывки воспоминаний о жизни и работе в арабском доме, потому что она порой долго и затейливо занимается уборкой и постоянно предлагает всем чай и кофе. В остальном она впала в детство. Не понимает, где находится, и не помнит, что с ней случилось. Не может назвать имена своих родителей, иногда забывает, кто она такая, и спрашивает нас об этом. Ей нужен доктор, а не тюрьма.

Мари и я понимаем Зейтуну без слов. По выражению ее лица мы видим, когда она хочет пить и есть. Мари постоянно заботится о больной. Следит, чтобы та не ходила в туалет без тапочек, ела ложкой, а не рукой, подтирает ей слюни.

Я никогда не забуду, как в первый день моего пребывания здесь, когда охранники издевались надо мной, девушки, полные своего горя, молчали, а Зейтуна положила мне руку на плечо и грустно сказала:

— Не плачь…

Я тогда подумала: «Неужели в моем сегодняшнем мире могут сочувствовать только сумасшедшие?»

Наши охранники едят три-четыре раза в день, а мы — один раз. Мари делает им салат и моет за ними посуду. Сегодня после них осталось немного овощей, и Кристина, сидя на корточках и склонившись над тазиком, жадно их доедала. Здесь нас кормят хлебом и либо бургулем, либо рисом. Овощей в рационе заключенных нет, поэтому доктор гуманитарных наук подъедает за необразованными полицейскими.

В этом мире все наоборот. Мари сидит здесь, потому что ее обокрала хозяйка, на которую девушка работала пять лет. Хозяйку звали Муна Битар, большую часть времени она проживала в Халебе7, ее дети учились в Лондоне, а за последние два года эта мадам не доплатила Мари пару тысяч долларов. И вот теперь у девушки нет денег даже на билет домой. Четыре месяца назад она пришла в полицию, чтобы подать заявление на свою хозяйку, и попала в тюрьму. Через неделю заточения один из охранников сказал ей с издевкой (по-другому они просто не умеют), что ее заявление не дошло и никогда не дойдет до суда, так как у мадам Битар большие связи. Вот поэтому Мари в тюрьме, где ее заставляют стирать чужие носки, а ее хозяйка в это время пьет кофе на свободе.

***

Я вдруг перестала есть. Это странно. На свободе я никогда не забывала поесть, но здесь просто не могу даже думать об этом. А сокамерницы на меня доносят.

— Катя сегодня ничего не ела, — сказала Мари Товарищу Черствяку. Охранник окинул меня холодным взглядом и нервно завертел в руках ключи от нашей камеры.

— Катя! Ты знаешь, я ненормальный. Один час хожу добрым, потом час с ума схожу и могу сделать все что угодно. Ты можешь не спать и плакать ночами, мне не жалко, но есть ты будешь, поняла? Свои привычки разбалованной девчонки выкинь, а то запихну тебя в карцер!

Сказав, он вышел из камеры, громко хлопнув дверью. Было очень унизительно делать то, что велел этот мужчина. Да еще такой бестолковый. Но в карцер мне не хотелось, поэтому я через силу запихала в себя пару ложек каши.

День четвертый

Всю ночь, как обычно, горел свет, а днем отключили электричество. Вот нет чтобы наоборот!

Так как не было электричества, мы сидели весь день без чая и без еды. Зато Мари три раза мыла посуду за охранниками. Только вечером дали свет и мы смогли поесть.

Вчера Мари стирала Товарищу Гадкому трусы. Мы с Кристиной целый день гадали, к чему бы это. В результате долгих дебатов и рассуждений сошлись на том, что, скорей всего, у Товарища Гадкого намечается свидание.

— Ну зачем еще мужчине стирать трусы? — Этот вопрос Кристина считала веским доводом в пользу нашей теории.

Сегодня утром Гадкий забрал свое белье, а часа в четыре дня куда-то пропал. Мы с Кристиной ехидно подшучивали над ним между собой. Нам-то он говорит о том, как бережно относится к адатам8, как уважает мнение своих родителей. Много рассказывает, какой он хороший сын и примерный мусульманин.

Вернулся он через несколько часов в наилучшем расположении духа. По шуткам в коридоре мы поняли, что Гадкий и правда был у девушки, и Кристина дала мне пять.

— Интересно, а его девушка знает, кто стирает ему трусы?! — задумчиво сказала она.

Я упала на матрацы и долго хохотала.

Позже, когда он, посвистывая, пришел нас навестить, мы попросили у него мобильники. И он дал!!! Слава, слава женщинам! Они творят чудеса!!!

Я позвонила подруге в Петербург и все ей рассказала. Теперь мои друзья хотя бы узнают, что я сижу в тюрьме, а не валяюсь с пулей в брюхе в сточной канаве.

Потом я позвонила Ахмаду. Он сказал, что мои знакомые из Мухабарата смогли прочитать наше дело. Они передали, что все дело в Евангелии9, которое Кристина дала на допросе человеку из полиции.

Я поверила в эту информацию, потому что моим друзьям в Дамаске никто не мог рассказать, что произошло в той пыльной комнате в здании Службы политической безопасности.

В общем, все очень плохо.

***

Полночи я то бродила по комнате, то сидела на стуле, схватившись за голову. Я полная дура! Нас точно депортируют, теперь у меня не осталось никаких сомнений. Кристина-то, когда вернется домой, будет всем рассказывать в своей церкви, что ей пришлось пережить из-за того, что она дала Евангелие мусульманину.

А я? Что я скажу маме, когда приеду домой? «Мама, прости, мне осталось три месяца до диплома, а меня депортировали, потому что я сидела рядом с Кристиной, когда она дала Евангелие тупому полицейскому»? Это я скажу?

От голода у меня уже кружится голова, а реальность куда-то уплывает. Вот и хорошо. Может быть, через пару дней перестану соображать, где я.

День пятый

Почему мы здесь? Что мы сделали? И нужно ли что-то сделать, чтобы оказаться