«Остаемся здесь, в Сибири!» – решили немцы.

Когда я учился в школе, у нас в каждом классе было как минимум по одному-два человека с немецкими фамилиями.

– Здравствуйте! – поприветствовал я вахтершу. – Кто будет первого числа дежурить?

– Я буду. Остальным надо детей в школу провожать.

– Пошли наверх, – сказала Бобоева, – наши мероприятия после зажжения Вечного огня продолжатся там.

Я осмотрел фойе Дома культуры: два входа в зрительный зал, буфетная стойка, спуск на цокольный этаж и лестницы наверх.

Второй этаж начинался с просторного холла. Внутреннюю стену, отделяющую холл от остальных помещений, украшала нарисованная по штукатурке картина, запечатлевшая выступление Ленина перед матросами, солдатами, крестьянами, комсомольцами и революционерами в кожаных тужурках. Что-то, на первый взгляд незаметное, было в этой картине не так, что-то выбивалось из общей композиции.

– Как картина? – вполголоса, заговорщицким тоном спросил Заборский.

– Я уже видел ее и никак не пойму, что в ней не так.

– Мальчик и солдаты на заднем плане.

Я подошел поближе и едва не рассмеялся: мальчик в пионерском галстуке в самом углу картины держал в руках игрушечную космическую ракету с надписью «СССР». Два солдата, приветственно махавшие Ленину фуражками, были в военной форме образца шестидесятых годов.

– Что все это означает? – спросил я Заборского.

– Картину рисовал один известный художник. Она должна была изображать выступление Хрущева перед колхозниками. Когда в эскизном варианте картина была закончена и художник начал прорисовывать людей около трибуны, товарища Хрущева сняли со всех постов и отправили на пенсию. Тогдашний первый секретарь райкома партии товарищ Малько предложил все нарисованное затереть и создать новое панно, но этому воспротивился председатель райисполкома – деньги-то художнику уже уплачены, эскиз утвержден, на полную переделку в районной казне денег просто нет. Посоветовались с художником, и он предложил вместо Хрущева изобразить Ленина, а колхозников перерисовать в солдат и матросов.

– А почему решили поменять Хрущева на Ленина, а не на Брежнева? Пусть бы это Леонид Ильич перед колхозниками выступал.

– В 1964 году Брежнев был всего лишь одним из трех лидеров партии. Представь, нарисовали бы Брежнева, а его через пару лет сменил бы Подгорный, или Косыгин, или еще кто-нибудь. Что, прикажешь картину под каждого нового генсека перерисовывать? Решили остановиться на Ленине. Он всегда актуален, он всегда живее всех живых.

– Дальше попробую сам сообразить… Художнику за переделку картины не заплатили, и он, в качестве мелкой мести, оставил несколько фигур в первоначальном варианте. Так?

– Молодец, отличная логика! – похвалил Николай Иванович.

– Картину обсуждаете? – подошла к нам Бобоева. – Все каверзы нашли?

– Два солдата и мальчик, – ответил я.

– И это все? Эх вы, а еще мужчинами называетесь! Присмотритесь к комсомолке в красной косынке – у нее губы накрашены и глаза подведены.

Я нашел комсомолку на панно и чуть не ляпнул: «Действительно, она размалевана, как дешевая проститутка!» – но, слава богу, вовремя осекся – товарищ Бобоева тоже пользовалась косметикой, и мое высказывание о проститутках могла бы неправильно истолковать.

– Вот здесь, в фойе перед малым залом, мы расставим столы для торжественного обеда в честь зажжения Вечного огня, – сказала Бобоева. – Приглашенными на обед будут представители ветеранских организаций области и наше районное руководство. Планируемое время обеда с 13 до 15 часов. Потом один час на перерыв, уборку зала, и в 16 часов мы накроем столы для верх-иланских ветеранов войны и представителей общественных организаций. Председательствовать на первой части товарищеского обеда будет товарищ Мирошниченко, на второй – Паксеев Юрий Иосифович, председатель совета ветеранов Верх-Иланска.

Из дверей малого зала вышел Михаил Антонов, подрабатывающий в ДК электриком. На плече у него была рабочая сумка, в руках моток провода и пассатижи. Буркнув нам «здравствуйте», он ушел вниз, мимоходом одарив меня неприязненным взглядом. Понятия не имею, что могла сказать ему Маринка о наших отношениях, но я Антонову не нравился. Я же, в свою очередь, не стремился установить с ним нормальные отношения. Не нравлюсь я ему, да и плевать, кто он такой, чтобы я перед ним выгибался? Спал я с его дочкой, и что с того? Я ей клятву верности не давал и жениться на ней не обещал.

Михаилу Ильичу Антонову был 61 год. Ростом он на полголовы ниже меня, но в плечах заметно шире, приземистее. В его фигуре чувствовалась большая физическая сила ширококостного мужчины, много лет занимавшегося тяжелым физическим трудом. Кисти рук у Антонова были похожи на клешни краба – такие же большие и огрубевшие. На левой руке лагерная татуировка: восходящее солнце и подпись «Сибирь». Черты лица у Михаила Ильича были под стать всей остальной фигуре – крупные, грубые: большой мясистый нос, густые, как у Брежнева, брови, толстые губы. Я ни разу не видел Антонова улыбающимся или просто в хорошем настроении. Он всегда был мрачен, сосредоточен на чем-то своем, неприветлив и малословен.

22 июня 1941 года Антонов встретил в Челябинске, где работал электриком на танковом заводе. В течение двух лет он, как хороший специалист, имел «бронь», но после сражения на Курской дуге личного состава в Красной армии стало не хватать, поэтому были мобилизованы все мужчины, которых можно было заменить на рабочем месте женщинами или подростками. Во время войны Антонов попал в плен и был освобожден американскими войсками. О его пребывании в плену, чем он там занимался и где содержался, известно ничего не было. По возвращении на Родину ему, как побывавшему в плену, впаяли десять лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере строгого режима. Весь срок, от звонка до звонка, Михаил Ильич отбыл на лесоповале. После освобождения в Челябинск он не вернулся, осел в Верх-Иланске.

У Михаила Ильича было трое детей: Петр, Марина и Наталья.

Петру месяц назад исполнилось 25 лет. Он был холост и считался завидным женихом. Вернее, не так – он был стандартный жених, эталонный. Петр отслужил в армии, работал водителем на молоковозе. Он был широкоплечий и мощный, как отец, но гораздо выше ростом. У Петра были славянские черты лица, густая грива русых волос и голубые глаза. По характеру он был спокойный, приветливый, с чувством юмора. По выходным, как и все мужики в Верх-Иланске, выпивал, но пьяным не напивался. Женившись, Петр будет хорошим семьянином, вся жизнь которого потечет размеренно, однообразно и скучно: пять дней в неделе за баранкой, в пятницу, после работы, сто грамм с друзьями и графинчик водки за семейным столом. В субботу баня и супружеский долг (любовь, во всех ее проявлениях, предусмотрена в этом графике только один раз в неделю). В воскресенье футбол по телевизору или работа по хозяйству.

К такому же типу семейной жизни будет стремиться его сестра Марина. Я нисколько не сомневаюсь, что она будет мне хорошей женой, но сама перспектива потонуть в общепринятых стандартах быта и поведения пугала меня. Я не хочу быть сдержанным в своих чувствах и жить с постоянной оглядкой на окружающих. Мне всегда не нравилась та напускная холодность, которая появлялась между моими родителями в присутствии посторонних – они словно стеснялись показать, что любят друг друга. Невинный поцелуй на улице был для них поступком совершенно невозможным, выходящим за рамки приличия.