Именно чувство незавершенности, по-прежнему не дававшее мне покоя из-за незаконченного труда о смерти и о жизни после смерти, побудило меня вернуться к этой теме в последней из моих книг. К тому времени я заметно постарел и стал гораздо спокойнее и уравновешеннее относиться к тому, кто я есть, и к приближению неизбежной остановки моих биологических часов – опыту, с которым все мы сталкиваемся в завершении жизни. Все эти факторы вызвали у меня желание пересмотреть все тот же вопрос, и я избрал его темой книги, поставив целью опубликовать ее в 2009 году.

И я вернулся к исследованиям. Я читал работы о жизни после смерти всех видных западных теологов XVIII, XIX и XX веков. Почти все они практически ничем не помогли мне. Только книгам In the End, God («В конце, Господи») Джона А. Т. Робинсона и Death and Life («Смерть и жизнь») Гельмута Телике я обязан новыми озарениями. Большинство авторов таких трудов писали их, опираясь на фундамент мировоззрения, которое я уже не разделял, следовательно, их книги мало что значили для меня или не значили ничего. Да, их авторы были светилами своего времени, но исходили из предположений, которыми я уже не мог воспользоваться. Благодаря этому я понял, какой большой путь и насколько быстро проходит богословский мир. Я даже перечитал заново такую классику, как «Сумма теологии» Фомы Аквинского и «Наставление в христианской вере» Жана Кальвина. Но даже эти шедевры христианской истории вызывали ощущение, будто бы их авторы и я жили на разных планетах. Затем я начал читать литературу по развитию мозга и человеческому сознанию, и наконец вдалеке слабо забрезжил свет.

На этом этапе процесса я также начал участвовать в дискуссиях, которые вели меня вперед совершенно иным путем. Я возобновил общение с давними друзьями Дэниелом и Жаком Грегори. Дэн – ученый-медик, Жак – медицинский работник, и оба они проявляли живой интерес к той же теме, но не с точки зрения традиционной религии. Почти сорока годами ранее мы с Дэном написали в соавторстве небольшую книгу, посвященную предсмертным решениям и озаглавленную Life Approaches Death («Жизнь близится к смерти»), которую издали частным образом в Ричмонде, Виргиния. В более поздние годы, совершенно независимо от меня, поскольку все это время мы главным образом обменивались рождественскими открытками, Дэн значительно продвинулся в исследовании происхождения жизни и значения жизни и сознания, что открыло перед ним новые горизонты. Об этом он сообщил мне в рождественской открытке, прочитав мою книгу A New Christianity for a New World («Новое христианство для Нового Света»). После этого он поделился со мной результатами своих исследований и записями. На день мы встретились в Пенсильвании и проговорили за обедом четыре часа. Он прислал мне и другие материалы, которые счел полезными[5]. Так был сделан значительный шаг по пути создания этой книги.

Еще один составляющий элемент книги также складывался годами в условиях, вероятно, самых важных для меня и длительных дружеских отношений с четой Макдауэлл, Чарлзом и Картер. Примечательно, что Чарлз – доктор медицины, ныне отошедший от частной практики, и ортопед, специализирующийся на хирургии кисти. Картер – одна из самых эрудированных женщин среди моих знакомых, и особый интерес для нее представляют столь разные предметы, как теология и городское планирование. В ее представлении они взаимосвязаны, поскольку оба имеют отношение к поискам смысла жизни. За долгие годы мы с Макдауэллами часто говорили о смерти, о том, есть ли что-нибудь после нее, особенно после того, как и у Чарлза, и у Картер умерли матери. Картер и Чарлз всегда относились скептически к любым предположениям о существовании другой жизни после нынешней и даже отмахивались от них. Они оспаривали каждую мою мысль по этому предмету, но никто из нас не прекращал его обсуждения. Так что наши разговоры продолжались. Ни Чарлз, ни Картер не приблизились к новым озарениям, а оба готовы признать, что такие озарения могут свидетельствовать о чем-то, существующем в действительности; однако они настаивают, что жизнь после смерти, чтобы иметь какой-то смысл, должна представляться логичной их изощренному разуму XXI века. Чарлз и Картер увлекли меня, мой текст во многом отражает разговоры, которые я вел с ними.

Последний составляющий элемент, который понадобился мне, чтобы написать эту книгу, обеспечили мне два очень близких друга: пока велась работа над рукописью, оба они были живы, несмотря на страшные диагнозы. Я обращался к ним за помощью. Первым из этих друзей был Милтон Рис Лерой, служитель Епископальной церкви, архидиакон и мой бывший коллега, ближе к концу жизни обретший смысл не в Епископальной церкви, а в традиции квакеров. Вторым – Оуэн Доулинг, епископ англиканской церкви из Австралии, ушедший на покой. Оба они осознанно смотрели смерти в лицо. Ни один не дрогнул, оба согласились регулярно писать мне, шагая навстречу своей смерти и самостоятельно облекая в слова свои мысли, страхи и наблюдения, объясняя мне, что помогает им участвовать в процессе умирания, а что нет. Я дорожу их письмами и сведениями, они оказали мне неоценимую помощь.

Несмотря на всю подготовительную работу и содействие, я то и дело оказывался в тупиках, которые казались мне безвыходными. И пытался понять, почему это происходит. Одна мысль всплывала постоянно: единственный язык, которым я должен пользоваться в этой книге, – язык времени и пространства. Но предмет, который я собирался рассмотреть, со временем и пространством не связан. Следовательно, я пытался описать состояние, в которое не вошел и о котором не имею сведений, полученных из личного опыта. А оценить эти сведения я не могу: в мире, где я живу, невозможно осмыслить опыт, находящийся за его пределами. Еще меня все время преследовала мысль, что область за пределами этой жизни, которой я пытаюсь дать определение, на самом деле не реальна, а рождена моим воображением, подкрепленным влиянием обширных культурных факторов. Возможно, именно поэтому я так и не пришел к окончательным выводам. Моя беда заключалась в том, что я либо не мог, либо не хотел сталкиваться с подобными ограничениями. После того как моя вторая попытка рассмотреть все тот же вопрос ни к чему не привела, у меня возникли подозрения, что лишь человек, начисто оторванный от действительности, способен предпринять попытку писать о том, для чего нет ни языка, ни эмпирических данных. Никогда не забуду реакцию моего друга Малколма Уорнока, когда я в последний раз с ним ужинал. Ему было сто два года. Он всегда поддерживал меня в вечном стремлении к истине, но, когда я рассказал ему об этой книге и о своем желании написать о жизни после смерти, он расхохотался. «В жизни не слышал такой глупости, – сказал он. – Об этом не знает никто. И никогда не узнает». От этих слов я вздрогнул, как от удара, но начал подозревать, что Малколм, возможно, прав.

Я уже собирался бросить этот проект во второй и последний раз, несмотря на все исследования и подробные заметки, сделанные в период чтения, и несмотря на неотступно гложущее меня ощущение, что во всем этом что-то есть, но я просто не знаю, как к нему подступиться. А потом, как часто бывает в сфере интуиции, простого слова оказалось достаточно, чтобы вернуть меня на путь истинный. В 2007 году, за вторым завтраком в Сан-Франциско в компании моего издателя Марка Таубера, редактора Микки Модлина и моей жены Кристины, я поделился с остальными своей досадой, раздражением и растущим желанием забросить этот проект, и едва ли не резко бросил: «Я знаю лишь один способ написать эту книгу! Она должна быть личной. Но автобиографию-то я издал! Представить себе не могу, что читатели с радостью примут вторую!» И мне ответил Микки Модлин, тихо и деловито: «Тогда опишите нам свою личную драму». Вот так и родилась эта идея. Автобиография была повествованием о моей внешней жизни. А новой книге предстояло стать повествованием внутренним, если угодно, «духовными мемуарами». Тот разговор положил конец творческому кризису, мысли сдвинулись с мертвой точки, и эта книга смогла появиться на свет. Я благодарен и Марку, и Микки. Именно благодаря беседе с ними мой труд приобрел в высшей степени личный характер. Надеюсь, по мере раскрытия моей душевной драмы читатели соотнесут с ней свои истории, и эта книга в какой-то мере начнет повествовать и о них. А еще надеюсь, что я, обратив взгляд в свой внутренний мир в поиске подсказок и указаний, тем самым покажу, что к реальности можно подходить по-разному и что нельзя сковывать ее ограничениями нашего собственного восприятия.