Радостные крики стали громче и искреннее.

Кое-кто подавал непристойные советы.

— Ты побдилъ еси, Крисп! — крикнул один совершенно иным тоном, чем принято было приветствовать императора.

— Многих сынов, Крисп! — взревел другой остроумец.

К новобрачным подошел Яковизий. Невысокому аристократу пришлось встать на цыпочки, чтобы прошипеть Криспу на ухо:

— Кольцо, идиот!

Лишенный какого-либо влечения к женскому полу, Яковизий оставался безразличным и к радостям свадьбы, так что лучше всех остальных мог следить за соблюдением церемонии. Крисп о кольце совершенно забыл и так обрадовался напоминанию, что пропустил мимо ушей то, в какой форме оно было выражено. Яковизий готов был жизнью пожертвовать ради особенно ядовитого словца.

Кольцо лежало в кармашке, подшитом со внутренней стороны пояса и оттого незаметном. Крисп вытащил тяжелый золотой перстень и надел Даре на указательный палец левой руки. Она снова обняла его.

— Пред ликом всего града обручены они! — провозгласил Гнатий. — Пусть же увидит народ счастливую пару!

Вместе с патриархом Крисп и Дара прошли по проходу между скамей, через притвор и к дверям. Когда они ступили на лестницу, толпа на площади разразилась приветственными криками. Кричавших, правда, было поменьше, хотя слугам уже поднесли новые, полные мешки. После свадьбы полагалось разбрасывать не золотые, а орехи и фиги, незапамятно древние символы плодовитости.

Даже мрачные халогаи ухмылялись, окружая свадебный кортеж.

— Не подведи меня, твое величество, — сказал Гейррод, первый из северян, признавший Криспа императором. — Я немало поставил на то, сколько раз…

Дара возмущенно взвизгнула. Возмутилось даже более приземленное чувство юмора самого Криспа.

— И как вы собираетесь решить этот спор? — спросил он. — Благим богом клянусь, об этом будем знать только мы с императрицей.

— Твое величество, ты служил во дворце, прежде чем завладел им. — Гейррод многозначительно посмотрел на него. — Есть ли что-то, чего не узнает слуга, если захочет?

— Но не это же! — воскликнул Крисп и остановился в неуверенности. — Я надеюсь, что не это…

— Ха, — только и ответил Гейррод.

Оставив за телохранителем последнее слово, Крисп повел новобрачную во дворец тем же путем, каким пришел. Несмотря на то что подаяния уже не разбрасывали, народ еще толпился на улицах и площади Паламы: горожане любили зрелища едва ли не больше денег.

После площади тишина дворцовых садов показалась Криспу неземным блаженством. Халогаи отправились в бараки, и лишь дневная стража проводила новобрачных до императорских покоев. Кортеж остановился у подножия лестницы, а молодая пара поднялась к дверям, осыпаемая оставшимися фигами и непристойными советами.

Крисп, как и полагалось жениху, добродушно терпел. Когда ему надоело ждать, он обнял Дару под крики дружков и подружек молодых, распахнул двери и ввел супругу в покои, показав на прощание всем длинный нос, отчего крики стали еще громче.

Веселые вопли провожали новобрачных на пути в спальню. Отворив запертые двери, Крисп обнаружил, что слуги не только застелили кровать, но и оставили на столике кувшин с вином и два кубка.

Крисп улыбнулся и крепко запер за собой дверь.

— Ты мне не поможешь расстегнуться? — спросила Дара, поворачиваясь к нему спиной. — Чтобы запихнуть меня в это платье, служанке понадобилось полчаса. На нем достанет крючков, застежек и запоров на хорошую тюрьму.

— Надеюсь, что снять его мне удастся немного быстрее, — ответил Крисп.

Так и оказалось, хотя слово «немного» оказалось к месту — чем больше крючков расстегивал Крисп, тем больше его занимала нежная кожа под платьем, а не оставшиеся застежки. Но наконец труд был завершен. Дара обернулась к Криспу, и они слились в страстном поцелуе.

Когда молодые оторвались друг от друга, Дара грустно оглядела себя.

— На мне отпечатались все камни, жемчужины и золотые нитки твоей туники, — пожаловалась она.

— И что ты с этим поделаешь? — поинтересовался Крисп.

Губы Дары дрогнули в улыбке.

— Посмотрим, как это можно предотвратить.

Она раздевала мужа так же неторопливо, как он — ее, но Крисп отнюдь не возражал.

Свадебные венцы они повесили на прикроватных столбиках — на удачу. Крисп погладил грудь Дары, прикоснулся к ней губами.

Дара вздрогнула, но не от удовольствия.

— Поосторожнее, — напомнила она. — Ноют.

— Уже? — Присмотревшись, Крисп различил под тонкой кожей голубую сеточку вен. Он снова погладил ее, так нежно, как только мог. — Еще один знак того, что ты носишь ребенка.

— А тут уже и сомнений нет, — ответила она.

— Эти фиги и орехи сработали лучше, чем можно подумать, — с совершенно серьезным видом заметил Крисп.

Дара чуть не кивнула, потом фыркнула и ткнула мужа пальцем под ребра. Крисп сгреб ее в охапку и крепко, не давая шевельнуться, прижал к себе. И они не отрывались друг от друга, пока не ослабели от утомления.

Едва переведя дух, Крисп потянулся к кувшину с вином.

— Посмотрим, что они нам оставили на долгие труды? — спросил он.

— Почему нет? — ответила Дара. — Налей и мне, будь добр.

Из горлышка забулькало густое золотое вино. Крисп узнал его ароматную сладость.

— Это васпураканское, из погребов Петрония, — заметил он.

Отрешив своего дядю от власти, Анфим конфисковал поместья Петрония, его богатства, коней и вина. Криспу уже приходилось пить из таких кувшинов. Он еще раз поднес кубок к губам. — Не хуже, чем прежде.

Дара сделала глоточек, подняла бровь.

— Да, вино превосходное — сладкое и в то же время терпкое. — Она глотнула еще.

— За вас, ваше величество. — Крисп поднял кубок.

— И за вас, ваше величество. — Дара повторила его жест с такой энергией, что несколько капель брызнули на простыню. Глядя на расползающееся пятно, императрица расхохоталась.

— Что тут смешного? — спросил Крисп.

— Я просто подумала, что в этот раз никто не станет искать на простыне пятен крови. После первой нашей ночи с Анфимом Скомбр явился на рассвете, сдернул с кровати простыню — едва не свалил меня на пол, — вынес на улицу и повесил, как флаг. Все очень радовались, но я бы с удовольствием обошлась без такой чести. Точно я была куском мяса, который мог протухнуть.

— А, Скомбр, — вздохнул Крисп. Жирный евнух был вестиарием Анфима, прежде чем Петроний поставил на этот пост Криспа.

Постельничий императора лучше чем кто бы то ни было способен повлиять на своего господина, а Петроний не желал, чтобы на Анфима влиял кто-то, кроме самого Севастократора. Так что Скомбру пришлось сменить покои во дворце на монашескую келью.