– Эмпатология и в самом деле не наука, – ответил Альберт и развёл руки в стороны. – Это методика. Если она – это то, что нужно для вынесения верного решения, то почему нет?

– Дело не в решении, как же вы эдак-то не понимаете… – Зильберман, кривя рот на одну сторону, вздохнул. – Это не муж, который нанюхался стимуляторов и избил жену. Не ребёнок, укравший в ювелирном магазине колечко. Адкинс – убийца. Так ли вы хотите залезть в голову убийцы? Вы никогда с таким не сталкивались.

– С верующими тоже.

Зильберман нервно дёрнулся:

– Вера? – его щёки негодующе затряслись. – Да будь в нём настоящая вера, это было бы лучшее в нём! Вера… вера…

– Вы говорите, как верующий, доктор Зильберман…

– Альберт, вы просто не понимаете этого… И не поймёте уже, наверное, все вы не понимаете. Это кажется вам кряхтением старика, – Зильберман посмурнел, – но что уж тут сказать? Настоящая вера возвышает. И мне бесконечно жаль, что мы ее потеряли. Даже я потерял, ведь я поверить не могу. Будто у меня просто отсутствует какой-то орган, который заставляет… – он запнулся и поправил себя. – Позволяет верить.

– Вы так говорите, будто хотите поверить, доктор.

– Можете смеяться, но правда хотел. Вам-то никто про веру не рассказывал, хотя фамилия-то ваша – Горовиц, вы-то…

Зильберман хихикнул и Альберт не понял над чем.

– Вус эпес махт аид, Альберт? А… – старик махнул рукой. – Не обращайте внимания. С вас спросу нет, вы – «украденный» ребёнок. А мне прадед рассказывал, он-то… – помолчав, Зильберман продолжил. – А может дело не только в вере? Вы не помните, кто вы такой, я почти не помню, и вместе мы – жители Содружества. Может в этом проблема?

– Простите, доктор… так вы это всё к чему?

Зильберман словно не услышал его и пару секунд стоял молча, но после, будто собравшись, ответил уже более спокойно, чем до этого:

– Я ещё застал верующих людей, Альберт, и настоящая вера – возвышает, даже если она тяжела и даже если это испытание. Называя верующим этого убийцу, вы плюёте во всё то, что мы потеряли. Плюёте в этот огромный пласт культуры, который умер и никогда не вернётся.

– По-моему всё то же самое может быть и без веры.

– И всё равно, – сказал Зильберман. – Подумайте над этим, доктор Горовиц. В конце концов здесь мы с вами работаем вместе. И если дойдёт до стирания, то мне кажется, завязано оно будет именно на тех областях мозга Адкинса, откуда идёт его вера. Имейте это в виду.

Альберт не нашёлся с ответом. Зильберман сухо попрощался и ушёл, закрыв дверь.

Уже пора идти на сеанс, но время ещё терпело, несколько минут опоздания не сыграли бы роли. Всё, что занимало Альберта – то трудноуловимый намек в его голове, который ускользал, словно гладкая золотая нить. Как никогда прежде Альберту захотелось разуться, снять пиджак, расслабиться, может это помогло бы, но, нет, времени всё-таки уже почти не осталось.

Подхватив папку, он взглянул напоследок в зеркало, и вышел из кабинета. В голове было пусто-пусто. И именно в этот момент до него дошло. Аурей Д. Адкинс, Джебедайя. Какое странное второе имя. Все любят говорить о себе. Вряд ли Адкинс не любит.

Это обрадовало Альберта. Всё напряжение, цепко державшее его, вдруг ушло.

Перед дверью в комнату консультаций Альберт остановился и мельком взглянул через армированное стекло.

Адкинс сидел за дубовым столом, прикованный наручниками так, чтобы провода от эмпатологического аппарата могли дотянуться до его головы. Вроде всё привычно, но эти наручники… Альберт поморщился. Плохо. С другой стороны, Адкинс – убийца, с этим приходилось считаться.

В дверь Альберт вошёл молча. Кивнул охраннику, стоящему внутри, и тот покинул комнату, встав у входа. Адкинс никак на это не отреагировал, безразлично посмотрев на Альберта, затем наружу, на открытую на секунду дверь. В его голубых глазах не промелькнуло ничего, хотя Альберт не взялся бы утверждать. Адкинс немного склонил голову набок, будто бы к чему-то прислушиваясь.

Альберт расположил папку в углу стола, противоположном от аппарата. Вряд ли она могла ему понадобиться, но папка нужна – создаёт нужный настрой. Адкинс всё ещё оставался безразличен и не двинул ни единым мускулом, смотря на своего врача.

Усевшись на стул, Альберт расстегнул пиджак и пододвинул к себе папку. Раскрыл её. Посмотрел в неё, словно что-то выискивая, а после перевёл внимание на Адкинса и наткнулся на его прямой взгляд. Их зрительный контакт длился секунду, две, три, столько, чтобы уже стать неудобным. Альберт понял, что пора.

– Здравствуйте, господин Адкинс, – сказал он.

«Господин Адкинс» это очень тяжело, но иначе никак нельзя, перейти к обращению по имени нужно было как-то проще, изящнее. При этом подобное обращение – привилегия эмпатолога. Пациент не должен фамильярничать с врачом.

– Я ваш эмпатолог, доктор Альберт Горовиц, – продолжил он.

– Аурей Адкинс, – спокойно и тихо произнёс пациент. – Аурей Д. Адкинс. «Д.» – это «Джебедайя».

– Вот мы и познакомились, – Альберт сухо кивнул и положил ладони на раскрытую папку. – У нас с вами будет несколько сеансов. Я буду задавать вам вопросы, мы будем работать вот с этим аппаратом, – Альберт кивнул головой в сторону окутанной проводами машины на столе. – Я видел, что у вас уже был опыт работы с эмпатологом ранее, так что вам это знакомо.

Адкинс немного помолчал, как бы раздумывая, и лишь затем ответил:

– Не совсем. Мы работали без этого приспособления.

– Значит… значит вы ничего о современной эмпатологии и не знаете… – внутренне Альберт обрадовался тому, что может говорить и это не выглядит натужно. – Что же… думаю, мы всё выясним по ходу работы. Вы хорошо себя чувствуете, господин Адкинс? Никакого дискомфорта, болей в голове?

– Кроме вот этого, – Аурей слабо потряс скованными руками, заставив пластиковые звенья шелестеть, – ничего. Всё хорошо.

– В таком случае – начнём.

Альберт не ожидал, что Адкинс заговорит первым, но тот, немного помолчав, будто пытаясь что-то расслышать, слабо скривил губы и взгляд его забегал из стороны в сторону.

– Какая странная комната, – сказал он в конце концов. – Дубовый стол, стены тоже резного дуба. Мрачновато, но здесь приятно находиться. Я думал, всё будет как в моей камере.

Альберт спокойно улыбнулся на нехитрую колкость. Такое поведение пациента его успокоило, настроило на хороший лад.

– Конечно, здание старое, тут полно резного дуба. Кроме того, всё сделано так, чтобы нам с вами было уютно. В этом и суть процесса.

– А когда мне наденут на голову эту штуку? – Адкинс снова кивнул в сторону аппарата.

– Да, в принципе, можно уже сейчас, если вы не против.