Продолжая улыбаться, Штефан покачал головой:

— Я слишком люблю свою тетку, чтобы приказывать ей делать то, чего ей самой не хочется. Лучше скажи, как это ты оказался тут один? Ведь обычно ваша троица неразлучна.

Наконец улыбнулся и Василий:

— Собственно говоря, я приехал сюда за новой лошадью. Динику прислал парня сказать мне, что у него есть отличный жеребец.

При этих словах Лазарь, такой же страстный любитель породистых лошадей, как и Василий, оживился:

— И ты купил его?

— Он оказался хуже, чем я думал.

— Ну да, — понимающе кивнул Лазарь. — И ты решил вознаградить себя за бесплодную поездку?

— Разумеется. Конечно, я буду только рад, если вы с Симоном составите мне компанию, но к "тебе, Штефан, это не относится.

— Да я бы и не принял твоего приглашения, — усмехнулся Штефан.

— И все же не буду рисковать, — заверил его Василий. — Королева снизошла до того, чтобы простить меня, и теперь я на ее стороне.

Штефан насмешливо приподнял бровь:

— А ты уверен? Она по-прежнему называет тебя павлином. Ты это знаешь?

— Да, — самодовольно ответил Василий. — Но теперь она произносит это слово с нежностью и не добавляет эпитета «безмозглый», который так хорошо с ним сочетается.

Штефан хмыкнул. Его жена не отличалась излишней тактичностью, и даже то, что она была королевой Кардинии и почти всегда находилась на людях, не могло обуздать ее острого язычка. Впрочем, двор уже начал привыкать к ее американским манерам и полному отсутствию дипломатических способностей.

Слова Василия напомнили королю, что Таня дожидается его, чтобы выполнить свое обещание.

— Мы забыли о твоей матери.

— Я пытался забыть, — проворчал Василий, и его руки обвили талии двух цыганочек. — Имей сострадание, кузен. Скажи ей, что не сумел меня найти.

— И не надейся! Через два часа ты должен явиться в отчий дом. Лазарь и Симон позаботятся о том, чтобы ты пришел вовремя. А пока что, наслаждайтесь, друзья мои!

Лазарь и Симон уже спешивались, предвкушая приятные минуты, но, когда Штефан направил коня в сторону от табора, Василий вдруг вскочил и закричал ему вслед: «Погоди!», стремительно выхватив свою рубашку из-под прелестного бедра. Женщины громко запротестовали, и Лазарь, поняв, что Василий, как всегда, ставит дело превыше удовольствий, тоже попытался возразить:

— Не будь глупцом, Василий. Там двадцать человек охраны.

— Этого недостаточно, — возразил Василий и заметался в поисках своего плаща.

Симон разочарованно заморгал, но доказывать, что Штефан возмутится тем, что Василий считает его неспособным позаботиться о собственной персоне за время короткого путешествия во дворец, было бессмысленно: короля скорее всего только позабавит, что Василий готов оставить таких покладистых бабенок, когда в этом нет решительно никакой необходимости.

Симон со вздохом поставил ногу в стремя, но Василий остановил его:

— Одного из нас будет вполне достаточно. Вы оба можете остаться, тем более что дамы уже разогрелись.

— Да, но ведь распалил-то их ты!

— Так скажите «спасибо»! У меня нет ни малейшего желания выслушивать материнские нотации, но раз уж вы непременно хотите ехать вместе, то я, в свою очередь, позабочусь, чтобы и вы испили чашу сию.

— В таком случае — до завтра.

Тем же вечером графиня Петровская встречала сына в гостиной. Выражение ее лица было куда менее светским, чем обычно, и сильно отличалось от того, с каким она всегда потчевала сына своими нравоучениями. Графиня казалась такой довольной и счастливой, что Василий засомневался, верно ли он догадался о причинах этого приглашения.

На собственном опыте он убедился, что добрые вести всегда сближали его с матерью, и в таких случаях она, как правило, старалась первая обрадовать сына. Так это, возможно, он сделал ошибку, избегая матери и скрываясь от ее гонцов. В конце концов Василий по-настоящему любил мать и старался, по мере возможности, не огорчать ее понапрасну.

Правда, у нее уже вошло в привычку здесь, на собственной территории, в доме, где Василий родился и вырос, только бранить и распекать сына, заранее ожидая от него отпора. То, что двенадцать лет назад он переселился отсюда сначала во дворец, чтобы быть всегда под рукой у Штефана, а потом и в свой собственный городской дом, не имело ни малейшего значения. Его мать по-прежнему пребывала в уверенности, что в стенах родного дома, и в особенности, в гостиной, у нее есть полное право проявлять свою власть над сыном.

"Как бы не так», — подумал про себя Василий.

Ему удалось застать графиню до ее отъезда на прием, и он рассчитывал поскорее покончить с делами и провести остаток ночи по своему вкусу. Василий надеялся, что общество, к которому собиралась присоединиться мать, достаточно представительное, чтобы решиться на опоздание, а это давало основание полагать, что их беседа не затянется. Впрочем, ее пышное платье и несметное количество драгоценностей, которыми она себя украсила, еще не свидетельствовали о важности предстоящего вечера, ибо графиня никогда не появлялась в обществе, не будучи одетой богато, пышно и модно.

Мария Петровская была красивой пожилой женщиной, ставшей с годами, пожалуй, еще очаровательнее, чем в молодости. Ее выдающийся подбородок и патрицианский нос, лишенные всяких признаков женственности, придавали ей сходство с братом Шандором, покойным Королем, а фигура ее и в юности была крепко сбитой и плотной, но теперь, принимая во внимание ее возраст, это можно было бы любезно назвать приметой зрелости.

Сын всегда служил для нее одновременно источником изумления и неистовой гордости. Внешностью, правда, он пошел в отца, а от матери унаследовал лишь свои замечательные глаза Барони, глаза столь светлого коричневого оттенка, что, когда он волновался, они казались золотыми.

У молодого короля, кстати, были такие же глаза, но у того в сочетании с черными как вороново крыло волосами и смуглой кожей они выглядели довольно жутковато, а при золотистых волосах и бледной коже Василия лишь служили прекрасным дополнением к его тонким чертам и изящной фигуре, делая их владельца еще красивее.

— У тебя недостойный вид, — первое, что сказала мать Василию, едва увидев сына.

Он не дал себе труда зайти домой и переодеться, и, естественно, одежда его была слегка помята, а волосы всклокочены многочисленными руками, жаждавшими этим вечером ощутить их шелковистость. Правда, Василий в любой одежде имел слегка плутоватый вид, но женщины считали, что это невероятно эротично.

Услышав замечание матери, он немного занервничал: она улыбается — значит, что-то тут наверняка не так!

Его глаза сузились, и он подозрительно поинтересовался: