— Мы сдавайся! — проорал из недр подвала какой-то эсэсовец.

— Все выходим, бросаем оружие у входа, руки за головы! — выкрикнул лейтенант, дрожащий от возбуждения.

Заместитель командира взвода, немного знакомый с языком Шиллера и Геббельса, повторил то же самое по-немецки.

Эсэсовцы кашляли в дыму, выбирались из подвала. Они со снисходительными минами на лице бросали оружие, пренебрежительно смотрели на советских солдат. Унтер-офицер с кольцом на пальце зажимал нос батистовым платочком.

Их было порядка двух десятков. Они стояли посреди холла, кривились, ухмылялись, смотрели свысока, с презрением.

Несколько бойцов скатились вниз. Через пару минут они вернулись и сообщили взводному, что все немцы вышли из подвала.

Коренастый боец с трехдневной щетиной готов был наброситься на надменного унтера.

— Что ты зенки пялишь, падла? — прошипел он. — Кончилось ваше время фашистское, теперь по-нашему все будет!

Унтер лениво обернулся к подчиненным, что-то бросил им. Эсэсовцы засмеялись.

— Надо же, вшивая русская дворняжка облаяла меня, — перевел его слова заместитель командира взвода. — Он очень расстраивается. Неужели, мол, нам теперь придется переходить на русскую еду?

Солдаты возмущенно загудели.

— Лейтенант, неужто стерпим? — прорычал высокий боец с пудовыми кулаками. — Они нам в рожи смеются, а мы их в плен? Может, еще накормим, спать положим? Лейтенант, это же СС! Ты посмотри на их петлицы!

Молодой офицер сам дрожал от ярости. Он потерял на этой войне все — дом, семью, невесту.

Лейтенант колебался недолго, рявкнул так, что штукатурка посыпалась со стен:

— Расстрелять эту сволоту! Да не здесь. На улицу выгнать, и к стенке!

Дважды повторять не потребовалось. Солдаты били безоружных немцев прикладами, хватали за шиворот, пинками отправляли к выходу. Их сбрасывали с крыльца, пересчитывали по головам.

На улице избиение продолжилось. Эсэсовцы отступали к забору, закрывались от ударов. Если кто-то сопротивлялся, с ним и вовсе не церемонились, налетали втроем, превращали физиономию в фарш. Около двух десятков безоружных, побитых мерзавцев жались друг к другу, отступали. Советские бойцы еще не выместили злобу, били от души — за пострадавшую родню, за павших товарищей, за изувеченную страну.

— Все, хватит! — прокричал лейтенант. — Кончай их! Первое отделение, стройся! Заряжай, целься!

Немцы в страхе загалдели. Что происходит? По какому праву их расстреливают?! Они военнопленные, с ними нужно обращаться согласно какой-то там конвенции!

— Хрен вам, а не конвенцию! — проорал, вскидывая автомат, заместитель командира взвода. — Жрите, суки, русскую еду!

Огонь солдаты открыли, не дожидаясь команды, не утерпели! Эсэсовцы орали, падали. Щелкнул каблуками унтер-офицер, выбросил руку в нацистском приветствии и отлетел к забору с явными излишками свинца в организме. Когда упали все, солдаты перенесли огонь на трупы. Они не могли остановиться, убивали заклятых врагов снова и снова.

— Отставить! — заполошно выкрикнул капитан, невесть откуда взявшийся.

Он бежал из-за угла, махал руками.

— Терновский, что вы себе позволяете? Кто приказал? Нам нужны языки!

Но все уже кончилось. Два десятка тел, истерзанных пулями, валялись на земле.

— Терновский, да я вас под трибунал!.. — Капитан тряс кулаком под носом белого, как известка, лейтенанта. — Что за самоуправство? Вы за это ответите!

— Товарищ капитан, да это же нелюди! — крикнул кто-то. — Нельзя им жить. Вы посмотрите, что они наделали!

— Ладно, потом разберемся, — сказал капитан и отвернулся.

Его тоже терзали противоречия.

Щекотливую ситуацию подправил мотоциклист, с треском вылетевший на своем «М-72» из-за угла барака.

Он подлетел, остановился, покосился на горку свежих трупов и бодро отрапортовал:

— Неплохая новость, товарищ капитан. В южных бараках живые обнаружены! Их много, товарищ капитан! Соседние бараки немцы сожгли вместе с заключенными, а там, видать, не успели, опаздывали.

Капитан переменился в лице, прыгнул в люльку. Мотоцикл, выстреливая гарь, унесся.

В нескольких бараках на южной стороне заведения действительно обнаружились живые узники. Там был отдельный сектор, содержались заключенные из Польши, Венгрии и Советского Союза. Эту зону отделяли от остальной территории лагеря металлические ворота и ворох спиралей колючей проволоки. У ворот стояла грузовая машина с десятком канистр, наполненных бензином.

Совершить свое черное дело охранники не успели. Но двери и окна первых этажей они заколотили досками. Этим и объяснялась задержка с выявлением выживших заключенных.

Автоматчиков привлекли крики. Двери были открыты, обитатели барака выходили на волю. Они слепо щурились, плакали, не верили, что уцелели. Мужчины, женщины, дети, до предела изможденные, живые скелеты.

Они брели по коридору, образованному смущенными автоматчиками, недоверчиво смотрели по сторонам, что-то спрашивали на незнакомых языках. Солдаты недоуменно пожимали плечами. Их было несколько сотен, оголодавших, выживших по недосмотру лагерной администрации, давно потерявших веру во что-то светлое.

Безволосый мужчина, еле переставляющий ноги, радостно бросился к солдатам:

— Братушки, милые, наконец-то! Я сержант Конюхов. Под Брестом взяли в плен в начале войны. Много нас было, никто не выжил, только я один и остался. Не виноватый я, братцы. Немцы на рассвете в казарму ворвались, мы даже за оружие схватиться не успели. Тогда они еще добрые были, не убивали, всех на запад через Буг отправили. — У мужчины слезились глаза, он был убог и отвратителен, кутался в какое-то отрепье, заискивающе смотрел в глаза.

Бойцы отворачивались. Замполиты, политруки и прочие проповедники прочно вбили им в головы, что сдача в плен — позор и уголовно наказуемое деяние, требующее самой жесткой кары. Уж лучше застрелись, но не сдайся врагу. О том, что существует масса ситуаций, когда невозможно застрелиться, эти проповедники умалчивали.

Мужчина ковылял дальше, опустив голову. Как он выжил с сорок первого? Разве такое реально? Впрочем, в этом безумии, растянувшемся почти на четыре года, было возможно все.

— Товарищ старший лейтенант, ведите людей к администрации! — прокричал капитан. — Там решим, где их временно разместить. Скоро особисты подтянутся. Распорядитесь, чтобы теплые вещи доставили, кухню. Но кормить немного! А то объедятся и кони двинут!

Сотрудники НКВД прибыли без опоздания. Два грузовика, набитых солдатами отдельного батальона охраны тыла действующей армии, и пара штабных машин с офицерами. Они брали под охрану ворота, ключевые перекрестки, в очередной раз прочесывали лагерь.

Солдаты майора Пляскина чуть не бегом покидали территорию, пахнущую смертью, строились за воротами.