Офицеры и ухом не повели. Никто из них не сорвался с места, не бросился бежать. Гундарь докладывал им, что фрицы не успели осуществить задуманное. Часть архивов они погрузили в машину. Бойцы лейтенанта Терновского загнали их в подвал, потом выкурили обратно и расстреляли.

Штурмфюрер и двое его подчиненных минировали бойлерную, соединенную со зданием, бежать не успели. Они хотели раствориться среди заключенных, но их раскусили. Взрывчатку из подвала извлекли саперы.

Офицеры снисходительно улыбались, что не укрылось от внимания штурмфюрера.

— Что находилось в перечисленных блоках? — спросил Павел.

— Блок десять — мужской карантинный лагерь. Блок одиннадцать — женский карантинный лагерь. Блок двенадцать — место наказания для нарушителей правил лагеря, — не моргнув глазом отчитался Шлиссельман.

О блоках вроде здешнего, двенадцатого, Павел уже слышал. Что-то подобное было в лагере Кадыница, расположенного на востоке Польши. Там арестантов помещали в крохотные закутки площадью меньше квадратного метра. Им приходилось стоять всю ночь, бывало, сутки или двое. Не то что прилечь, присесть было некуда.

Заключенных истязали водой, вытягиванием конечностей. Система наказаний подразумевала и медленные убийства. Арестантов закрывали в герметичных камерах, где они погибали в мучениях от нехватки воздуха. Бывало, что их просто не кормили, и люди умирали от голода.

Пыточные камеры соединялись с внутренним двором. Искалеченных заключенных швыряли туда и расстреливали.

— Вы контактировали с доктором Менделем?

Шлиссельман чуть поколебался.

— С кем имею честь? — выплюнул он. — Почему я обязан отвечать на ваши вопросы, а вы на мои — нет?

— Вы имеете честь говорить с майором Никольским. Я представляю контрразведку СМЕРШ, действую по поручению своего командования и имею право задавать вам вопросы. Итак, вы контактировали с доктором Менделем?

— Да, несколько раз в карантинном блоке я участвовал в подборе материала для его опытов. Это не являлось секретом. Доктору Менделю требовались здоровые мужчины славянской наружности не старше тридцати лет. Особое внимание уделялось близнецам, желательно младшего школьного возраста.

Он говорил об этом как о чем-то обыденном. Примерно так строители или инженеры обсуждают свои текущие производственные дела.

— Я не знаю, чем занимался доктор в своих медицинских корпусах, — добавил эсэсовец. — Можете пытать, я все равно ничего об этом не скажу. У меня нет медицинского образования. Доктор никогда не обсуждал со мной свои профессиональные дела.

— Но какое-то образование у вас есть?

— Безусловно. В начале тридцатых годов я окончил сельскохозяйственный факультет в Мюнхене.

— Понятно. — Павел усмехнулся и добавил: — Но по мирной специальности ни дня не работали, поскольку увлеклись другим. Кажется, именно в то время расцветала ваша партия НСДАП. Ее лозунги нашли в вашей душе самый живой отклик, не так ли?

— Да, я состоял в штурмовых отрядах, — не без гордости заявил Шлиссельман. — Вступил в ряды СС, получил личную благодарность за верную службу от самого Йозефа Геббельса, будущего министра пропаганды.

— Вы говорите о том слабом драматурге и неудавшемся журналисте, который нынче мнит себя непревзойденным оратором и выдающимся писателем? — с усмешкой спросил Павел. — Этот психопат и убийца скоро будет болтаться на виселице!

— Я попросил бы вас обойтись без оскорблений, — надменно проговорил Шлиссельман. — Йозеф Геббельс не будет болтаться на виселице, равно как русские войска не войдут в Берлин, даже если большевики мобилизуют для этого все мужское население своей страны. Этого никогда не было и не будет.

— Прошу прощения, штурмфюрер, что раню ваши патриотические чувства. — Павел не удержался от самодовольного оскала. — Но было. Русские войска уже брали Берлин. Это произошло в восемнадцатом веке, в ходе войны с прусским королем Фридрихом Вторым.

— Что, серьезно? — спросил Еремеев.

— Стыдно, товарищ старший лейтенант, не знать историю своей страны, — упрекнул его Никольский. — Чистая правда, зуб даю. Особого толку от этого тогда, увы, не было, но все равно тешит.

— Ну да, приятная мелочь, — согласился Булыгин. — Значит, дорожку туда мы уже протоптали. Теперь будет легче.

— Вы женаты, герр штурмфюрер? — спросил Никольский.

— Да, моя супруга проживает в Дюссельдорфе, — с важностью сообщил эсэсовец. — У меня два сына, один из них окончил юнкерское училище СС в Бад-Тельце и готов отправиться на Восточный фронт, чтобы защищать наши священные рубежи. Другой скоро подрастет.

— Мы уже трепещем, — как-то задумчиво пробормотал Кобзарь. — Семейная династия, все эсэсовцы.

— И папа у нашего собеседника был эсэсовец, и бабушка с дедушкой, — проговорил Еремеев.

— В этом лагере при вашем непосредственном участии были уничтожены сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Вас не одолевают кошмары, герр Шлиссельман? Вы не кричите по ночам, не просыпаетесь в холодном поту? Супруга знает, чем вы занимались? Или она вас полностью поддерживает?

— Вы кто такой, чтобы говорить о совести настоящего арийца? — процедил Шлиссельман. — Я разделяю мнение рейхсминистра Геббельса по данному вопросу. Все человеческие позывы должны подавляться, уступать место железной решимости, с коей следует выполнять приказы фюрера. Мне не чуждо ничто человеческое, но я солдат.

— Вы зверь и убийца, — заявил Павел, закрывая папку.

Иллюзий насчет этого типа он не питал изначально, и эти его предположения подтвердились. Беседы о моральных ценностях в задачу майора контрразведки СМЕРШ не входили.

Идеологическая база у его врагов была более чем устойчива. В структуры СС, даже низшие, не набирали людей после церковно-приходской школы. Большинство из них имело среднее образование, каждый десятый окончил высшее учебное заведение. Почти все эти нелюди считали себя верующими. Среди них были католики и протестанты. Они ходили в церковь и свято верили, что с ними Бог.

— Когда вы в последний раз видели доктора Менделя?

— Какая разница, когда я его видел? Возможно, вчера или позавчера. Почему я должен об этом помнить? Повторяю, я никогда не имел ничего общего с научными разработками доктора, только охранял его подопечных и поставлял ему лабораторный материал. Каждый занимается своим делом.

— Что вы можете сказать о докторе Менделе? Какой он человек?

— Это истинный профессионал, мастер своего дела, умница, владеет несколькими медицинскими специальностями. Он молод, и это несомненное достоинство. Доктор неукоснительно выполняет задания нашего политического руководства, ведет борьбу за чистоту расы, старается создать человеческую элиту, сверхлюдей.

— Селекция, — пробормотал Виталий Еремеев. — Как с картошкой, ей-богу.