на Бога — и беда минует тебя и Россию (Николай II всю жизнь уповал на Бога — и лишился трона и жизни). Это ли не показатель мировоззренческого инфантилизма молодого царя?

Надо отдать должное Александру III — надежду на Бога он подкреплял материальной силой: промышленность относительно бурно развивалась, строился военно-морской флот, значительно увеличилось количество учебных заведений от низших до высших, число театров, врачей, педагогов, инженеров и т. д. Хотя это развитие проходило и без определенного влияния самодержца, а в силу необходимости капитанам промышленности под воздействием научно-технического прогресса расширять производство и увеличивать кадры специалистов, высококвалифицированной рабочей силы, что без роста общей грамотности населения, особенно городского, было невозможно. За годы правления Александра III бюджет вырос в 9 раз (во Франции за эти же годы в 2,6; в Англии — в 2,5). Золотой запас России увеличился с 292 млрд рублей в 1881 году до 649 млрд рублей в 1894 году (Барковец… С. 151). Тоннаж боевого флота Александр III довел к 1894 году до 300 000 тонн — третье место в мире после Англии и Франции (Барковец… С. 157). Все эти процессы свидетельствовали о росте материально-технического могущества России, повышении общей культуры общества, его самосознания, но не компенсировали отсутствие представительных органов, через которые только и могут формироваться кадры общественных деятелей, политически зрелых и ответственных руководителей от низших до высших звеньев государственного управления. Представительные органы — это школы политического самообразования, школы формирования граждан, ответственных за свои поступки, это школы формирования политических партий. Похоронив проект Лорис-Меликова, Россия на четверть века была погружена в политический анабиоз. Александр III с Победоносцевым лишили матушку-Русь и русский народ двадцатипятилетней школы самоуправления. Зато все эти годы враги России, враги русского народа оттачивали свое искусство в обращении с народными массами!

Касаясь отклоненного монархом конституционного проекта Лорис-Меликова, необходимо отметить, что он появился не на пустом месте. Он имел довольно длительную предысторию, начиная с либеральных идей среди высшего сословия в эпоху Александра I, формализовавшихся в конституционный проект Сперанского 1809 года и нашедших продолжение в конституционных изысках декабристов. С разгромом декабристов и установлением полицейского режима Николая I разговоры о конституции замолкают до александровской оттепели конца 50-х годов, когда стала готовиться реформа по упразднению крепостного права. Они усилились после манифеста 19 февраля 1861 года. Так, ряд дворянских собраний 1861–1862 годов в своих ходатайствах к высшей власти выдвигал предложения об учреждении центрального выборного представительства совещательного характера (Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М.: Наука, 1979. С. 242–243). Скромность амбиций не должна удивлять. Дворянство само только что вышло из недр полицейского феодализма и исторически не могло еще созреть для требований независимого парламента. Но сам факт появления подобных предложений свидетельствовал о стремлении дворянского сословия ограничить самодержавие. Новым импульсом в реализации конституционных идей дворянства стала земская реформа 1864 года.

В декабре 1865 года петербургское губернское земское собрание постановило обратиться к правительству с ходатайством об учреждении центрального земского собрания. В 1867 году то же собрание высказалось за участие земства в законодательной работе. В том же направлении принимали решения и дворянские собрания, а в январе 1865 года московское собрание в петиции царю указывало на необходимость установления и центрального представительства дворянства (Леонтович В. В. История либерализма в России, 1762–1914. М.: Русский путь. Полиграфресурсы, 1995. С. 317–318). И хотя эти претензии дворянства были отвергнуты, но в памяти общественного сознания они остались, чтобы вновь всплыть в благоприятное для них время. Такое время и пришло на рубеже 70–80-х годов. Двадцать лет свободы раскрепостили умы, и образованное общество ожидало дальнейших шагов в обновлении общественного строя. Конституционные требования усилились после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда освобожденная Россией от турок Болгария получила конституцию, а России в ней отказывали.

По поручению великого князя Константина Николаевича государственный секретарь Перетц летом 1880 года подготовил проект, по которому к Государственному совету должно было быть присоединено собрание представителей, избранных губернскими земскими собраниями и городскими думами, совещательного характера. Этот проект и лег в основу проекта Лорис-Меликова, предусматривающего учреждение подготовительных комиссий из назначенных членов. Но предусматривалось создание и всеобщей комиссии, которая должна была еще раз дополнительно обсуждать законопроекты, представленные подготовительными комиссиями. В состав всеобщей комиссии наряду с назначенными правительством членами из состава подготовительных комиссий должны были входить еще и члены, избранные из представителей губернских земских собраний и городских дум. Комиссия эта также имела чисто совещательные функции и должна была рассмотренные ею законопроекты передавать Госсовету, также имевшему лишь совещательные функции (Леонтович… С. 321–322). И вот этот проект совещательных комиссий с весьма скромными политическими полномочиями Победоносцевым был заклеймен как подкоп под государственные основы. Александр III в силу своей умственной недалекости не смог адекватно распорядиться богатым политическим наследием своего отца, и, вместо того чтобы этому наследству придать новый импульс, он огульно предал его анафеме. Все деяния Александра II он охарактеризовал как «несбыточные фантазии и паршивый либерализм» (Ламздорф В. Н. Дневник 1886–1890… Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 125). И все недолгое царствование Александра III было посвящено выкорчевыванию метастаз «паршивого либерализма». Вот основные вехи этой полицейщины:

1) ограничение земского и городского самоуправления;

2) сокращение участия в судах присяжных заседателей;

3) упразднение университетской автономии в 1884 году;

4) усиление надзора за университетскими и школьными преподавателями;

5) замена уездных мировых судей земскими начальниками в 1889 году;

6) ограничение гласности судопроизводства;

7) усиление дворянского присутствия в различных институтах государства.

14 августа 1881 года Александр III узаконил акт — сродни полицейской конституции, — на основании которого «все население России ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции», то есть если речь шла о государственной безопасности, то объективный критерий виновности отменялся и виновность устанавливалась на основе субъективного мнения полицейского начальника. На основании этого акта подозреваемого можно было взять под стражу на три месяца и наложить штраф до трех тысяч рублей (в переводе на нынешний рубль — миллионы!), увольнять неблагонадежных с государственной работы и т. д. (Ричард Пайпс. Россия при старом режиме. М.: «Независимая газета», 1993. С. 398–400). Эта «полицейская конституция», как показывает практика сегодняшнего дня, благополучно дожила до наших дней — начала ХХI века!

Вспомните «едроссовские» законы 2012 года относительно «болотных» митингов, заоблачные штрафы и пр.

Политика закручивания гаек с первых дней восшествия на престол Александра III, продолжавшаяся в течение 13 лет, притупила общественное сознание, сформировала рефлекс инертности, ухода от активной политической и общественной деятельности в рутину малых дел, в состояние общественной дремы. Манифест Николая II от 17 января 1895 года, покончивший с либеральными иллюзиями, рожденными приходом к власти