Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«К сожалению, я занят и в данный момент не могу ответить на ваш звонок, но, если вы оставите мне сообщение, я вам обязательно перезвоню».
Я не оставила сообщения, напротив, я испугалась и бросила трубку. Потом до меня дошло, что для Юсуфа номер, с которого я ему звоню, не говорит ровно ничего, разве кроме того, что абонент звонит из России.
Не так уж и мало.
Он перезвонил, несмотря на то, что я не оставила сообщения.
– Дариа? – спросил он с искренним удивлением, заставившим меня задуматься над тем, чей голос он ожидал услышать.
– Вы можете сейчас говорить? Если нет, я, с вашего позволения, перезвоню вам позже, – пробормотала я, подбирая слова.
– У вас такой интересный акцент, – неожиданно по-доброму отозвался Юсуф и тихо рассмеялся, словно вспомнил старый анекдот. Я нахохлилась и посмотрела на своего соседа. Тот томился, до Питера оставалось ехать всего четверть часа.
– То есть вы считаете мой акцент интересным! – воскликнула я.
– О, я не хотел вас обидеть, у меня самого акцент так и не пропал. Ваш даже лучше. Его почти не слышно, если уж начистоту. Может быть, просто потому, что вы волнуетесь. Что стало поводом позвонить мне?
– На самом деле, я не знаю, – пробормотала я, тут же потеряв весь кураж.
– Не знаете? Набрали мой номер случайно? – И он снова тихонько рассмеялся. Этот смех – незлой, не грубый, дружеский – давал ложное чувство спокойствия. Возможно, все это было просчитанным актом, умелой игрой профессионального юриста, привыкшего справляться с истериками своих клиентов. Но это сработало, и я вдруг успокоилась.
– Я позвонила, чтобы задать вам один вопрос, – выпалила я, набравшись смелости. – Он покажется вам странным и, возможно, оскорбительным или… Он касается Одри.
– Я догадался, что вы позвонили мне не для того чтобы расспрашивать меня о моей подагре, – ответил Юсуф, в этот раз серьезно. – Что за вопрос?
– Вопрос… в том, что я не уверена в одной вещи. Я не уверена, что ваша Одри покончила с собой.
Юсуф молчал долго, так, что я даже испугалась, что просто пропала связь. Затем он заговорил, но голос его изменился: он волновался, в этом я могла поклясться. Юсуф откашлялся, а когда начал говорить, в его речи тоже появился отчетливый акцент. Нервы.
– С чего вы это взяли, Дариа? Как вам пришло это в голову? Я имею в виду… вы – из всех людей, знакомых с ней, – должны быть довольны ходом вещей.
– Вы ничего не знаете, – почти прошептала я, голос внезапно изменил мне, я еле говорила, словно кто-то надавил мне тяжелым сапогом на грудь. – Я недовольна ходом вещей, совершенно недовольна.
– Я читал статью о вашей помолвке, – ответил Юсуф. – Видел материалы, вы уж извините.
– Их видела вся Франция, это неважно.
– Их передала журналу моя клиентка, – заявил Юсуф. В его голосе прозвучала боль и что-то еще, какая-то особенная жесткость, присущая только восточным мужчинам. – Она стреляла в вас. Пыталась вас сжечь.
– Вы хотите сказать, что этого вполне достаточно, чтобы покончить с собой, особенно после того, как все эти действия не возымели успеха? – Мне тоже было не занимать жесткости, даже жестокости.
– Она всегда делала что хотела. Ее избаловали еще в детстве. Отец Одри хотел, чтобы она выросла настоящей француженкой, свободолюбивой и легкой, как шелковое платье. Она такой и была, а еще – ветреной, взбалмошной, сумасшедшей. Никто не мог поверить в то, что ее «номера» – результат болезни.
– Вы, Юсуф, мне убедительно доказали, что Одри могла покончить с собой, и я понимаю, что это правда. Но я задала вам не этот вопрос. Что, если она все-таки не делала этого?
– Я не понимаю. Не понимаю. Вы хотите денег? Хотите причинить еще больше боли ее семье? Вы вернулись в Париж, чтобы мстить ее семье? – Теперь Юсуф злился, и чем злее и холоднее становились его слова, тем яснее я осознавала, что не попала в цель. Мой выстрел пролетел мимо мишени, и теперь я никогда не узнаю истины. Я подскочила с сиденья и перебила Юсуфа, пока не стало слишком поздно, пока он не бросил трубку.
– Я ничего не знаю про Одри. Может, она и покончила с собой. Возможно, и тогда мне даже стало бы легче. Но мою мать пытались убить. Я не знаю, кто именно. Зато знаю как.
– Знаете что? – почти кричал Юсуф. – Ничего вы не знаете! Я не понимаю, почему я все еще говорю с вами.
– Потому что вы хороший адвокат и потому что вы были со мной в тюрьме в тот день, когда Одри пожелала со мной встретиться. Потому что вы чувствуете, что произошло нечто странное. Не хотела она умирать, она хотела что-то рассказать мне. Но не успела.
– Как пытались убить вашу мать? – спросил Юсуф и замолчал. Я вдохнула поглубже.
– Ее препараты от диабета. Кто-то, имеющий доступ к ее инсулину, сфальсифицировал препарат. Быстрый инсулин подменили на медленный, с превышением концентрации в несколько раз.
– Я не понимаю, – недовольно пробурчал Юсуф. – Что это значит?
– А это значит, что кто-то подменил ее капсулы для уколов. Они выглядят как заводские, у них есть все маркировки. Вот только если диабетик вколет вместо «быстрого короткого» инсулина, который нужно употреблять после еды, «длинный» в неправильной концентрации, то очень скоро уровень сахара у него упадет так, что человек просто потеряет сознание. Бах – и всё. Хорошо, если такое произойдет на людях – человека могут быстро откачать.
– А ваша мама?
– Моя мама вколола фальшивку поздно вечером, у себя в номере. Я не уверена, но думаю, она просто что-то съела и решила обезопаситься на всякий случай. Она болела диабетом много лет, но никто об этом не знал, она ведь у меня человек фантастической силы воли и скрытности. Она все делала по правилам: все тесты, все инъекции. Я почитала тут отчет экспертизы. Скорее всего, препарат подействовал мгновенно и вызвал потерю сознания, а затем кому.
– Вы говорите, скорее всего, – тихо уточнил Юсуф, голос теперь стал густым, напряженным, серьезным, как будто он был сапером, старающимся разминировать бомбу. – Но разве врачи не обнаружили следы этого инсулина в крови?
– В том-то и дело, что нашли мою мать только к утру, спустя несколько часов. Уже через три часа в состоянии комы уровень инсулина падает. Он усваивается, это естественный гормон. Очень сложно диагностировать отравление, особенно умышленное. Ведь скачки уровня сахара в крови могут произойти даже от стресса. В том числе и такие вот катастрофические падения. Из комы редко выходят, если не выходят сразу, в первые же часы. Моя мама – это редкий случай. У нее крепкий организм.
– Вы подготовились, как я вижу.
– У меня была долгая дорога до… неважно. – Я вдруг решила, что не стоит говорить, куда я еду.
– Значит, помимо этого, вы еще научились не доверять? – грустно усмехнулся Юсуф. – Значит, вы думаете, вашу маму могли отравить, зная о ее заболевании. И как это связано с Одри?