чтобы спасти, повернуть, задать другой вектор.

Несколько мгновений всматривался с экрана в меня, я молчал, давая ему возможность хотя бы поздороваться первым, наконец он проговорил:

– До меня дошли слухи… Это верно?

– Не знаю, – ответил я, – что до тебя и как что-то дошло. Неужто передали приглашение?

Он отрезал недовольно:

– Меня никто не приглашал!.. Я что, исключён?..

– Да вроде б нет, – ответил я.

– А ты как председатель и не знаешь?

– Знаю, – ответил я. – Не исключен точно.

– Ваше общество за это время покинули чуть ли не все, кто в нем был!

– Ты сказал «ваше», – ответил я, – значит, сам не считаешь его своим.

Он сказал зло:

– Не придеровывайся к словам простого человека, что имеет все права в разных позах! Я не появлялся, потому что одна говорильня, а дел не было.

Я обронил:

– Не было технологий. Теперь есть, начнём завтра. А ты как знаешь.

– Я в деле, – сказал он твердо. – В котором часу?

– Ровно в двенадцать.

Он поморщился.

– Почему так поздно? Южанин и Казуальник любят поспать?

– Не только они, – ответил я. – Многие… изменились. Но, надеюсь, поставим их на прежние рельсы.

– Поставим, – согласился он. – Ты кремень!.. Не представляю, как ты все эти годы жил, ожидая завтрашнего дня. Я бы не смог… да и не смог.

Я вздрогнул: из стены вывалился зеленокожий гоблин с красными перьями на голове, причёска ирокеза, доспехи из блестящего металла скреплены ремнями на голом теле, в руках огромный топор викинга с отчетливым клеймом «Сделано в Китае».

– Умрите! – заорал диким голосом.

Тартарин поморщился.

– Сгинь, в марафоне не участвуем.

– Дикари, – заявил гоблин с отвращением и, прошлепав голыми ступнями наискось через кабинет, ударился в стену, продавился через неё и пропал из виду.

В комнате остался быстро рассеивающийся запах болотной тины, а на полу блестели, испаряясь в чистом воздухе, капли зеленоватой слизи.

Тартарин буркнул:

– Это от Ламмера?

– Ещё спит, – заметил я. – Разве что твинка отпустил погулять.

Он сказал с отвращением:

– Много им свободы дали!.. Нам ограничивают, а им дают!..

– Закон сохранения энергии, – ответил я философски. – Вообще-то я рад, что ты ещё с нами. Увидимся!

Кондишен едва слышно и успокаивающе зашумел, едва я переступил порог спальни, донеслись мягкие звуки то ли музыки, то ли псигоники, якобы навевает хороший здоровый сон. Воздух стал прохладнее, дескать, спится лучше всего при температуре в семнадцать с половиной по Цельсию, а в моем индивидуальном случае в шестнадцать.

Все продумано, но уже устарело. Ещё до наступления Сингулярности медицина взяла рубеж индивидуального бессмертия для каждого человека, а это значит, сон всегда будет хорошим, если кто восхочет его придерживаться, а вообще-то можно и без него, на самочувствии или вечной жизни никак не сказывается.

Без всякой охоты лег в постель, человеку ночью положено спать, мы традиционники, хотя, конечно, не семь-восемь часов, а три, сон теперь занятие чисто ритуальное, никак не острая необходимость.

Уже закрывая глаза, вспомнил гоблина. Пора бы усилить защиту личного пространства. Вообще-то в современном обществе такое старинное понятие исчезло, Большой Брат видит и слышит всё, с этим смирились, но есть запреты для простого людья, которые мы сами придумали, а он просто утвердил.

Если вмешательство Большого Брата незримо, то его как бы и нет, а вот такое непотребство, как этот вломившийся гоблин, надо тащить и не пущать. Кто-то из знакомых или дальних френдов, наивно полагающий, что если ему нравятся такие шуточки, то остальные вообще будут в восторге.

Меня ещё в ранней молодости раздражало обилие так называемых приколов в интернете, когда дебилы собирают ролики, как люди поскальзываются и падают, и эти записи выставляют на видное место как самое смешное на свете.

У дураков энергии столько, что заменили бы пару термоядерных станций, но им тоже почему-то позволено самовыражаться, вот и рассылают свои аватары по знакомым, как раньше рассылали по социальным сетям глупейшие ролики и слащаво-приторные поздравительные открытки с гороскопами.

Раньше дураков как-то сдерживали, хотя и с трудом, сейчас свобода и демократия, попробуй ограничь или прижми, сразу вой либералов о засилье, деспотизме и сатрапизме, либеральство заразнее старого доброго гриппа, но куда противнее.

Тихо и без командной строки медленно погрузился в сон, понежился в сладких грезах, а утром красивым прыжком слетел с постели, помахал руками, с удовольствием чувствуя полное сил молодое тело и быстро бегущую по жилам горячую кровь.

Глава 5

Охнул, бросив беглый взгляд в окно. По ту сторону сквера медленно поднимается прямо из земли к небу сверкающее, как Версаль, великолепное здание. Высокое, наверняка просторное, украшенное шпилями и башенками. Недостает только надписи «Институт Всемирных Воскрешений», как назвал его Маяковский, хотя и без того ясно, зачем возникло и для чего предназначено.

За три часа для сингуляров создать такое – что мне пальцами шевельнуть, хотя это даже не сингуляров дело, вряд ли снизойдут до такой мелочи, это ГИИ, присматривающий за оставшимися за Земле человеками.

– Теперь не отвертимся, – пробормотал я вслух, – всё готово. А мы?

Некоторое время стоял столбом и пожирал взглядом дворец, как внезапно в сумбурные мысли ворвался бодрый голос Гавгамела:

– Уже увидел?..

– Если даже ты узрел, – буркнул я, – из своего прекрасного и страшного далеко…

Он сказал веско:

– Твое желание услышано – и р-р-раз! Только ты какая-то дурная щука. Мог бы щукануть и получше. Золотая рыбка сделала бы изящнее. Или Али-баба, тот бы вообще натаджмахилил…

Я поинтересовался ревниво:

– В каком смысле?

– Слишком много патетики, – пояснил он. – Мы ж деловые люди, а не говно какое-то, хоть и говно, если честно, но никому не признаемся. Зато теперя взыграем, поработаем!..

– Ты и так работаешь, – сказал я, – скалу лупаешь, косплеист хренов.

– То не косплей, – возразил он, – хоть и косплей, но сейчас то, в ожидании чего жили и… что, и у меня патетика? Видно, само дело такое патетическое. Но создавали кружок для чего?

В наш разговор вклинился далекий голос Казуальника, а через секунду он и сам возник посреди комнаты, весь в блёстках, словно клоун Дуров, в шляпе с цветными камешками по тулье.

Я присмотрелся – выглядит реальным, хотя с чего бы, явно сейчас в постели или с женщинами в бассейне, консерватор, традиции блюдёт, для выхода в реал готовится особо, с утра светлый костюм, после шести вечера только чёрный, а то подумают всякое, мужчина только тогда мужчина, а не просто демократ, когда за собой блюдет.

Он прошёлся по комнате, весь презрительный, как Терсит, красиво развернулся на каблуках и пояснил авторитетно:

– Создавали для своих