Странно. Хват-то говорил, что ключница будет ждать его здесь. А когда все утихомирится, отведет его к…

— Добрыня?

Звук знакомого голоса едва не опрокинул его, отправив обратно в распахнутое окно.

Она стояла всего в паре саженей от него, прикрываясь этим самым балдахином. В зеленых глазах плескался не то испуг, не то удивление. Но уж точно не радость от встречи с желанным сердцу героем.

— Ждана? — наконец-то совладав с голосом, просипел он.

* * *

Тверд достаточно пожил на свете, а повидал так даже сверх того, что называется достаточно, чтобы уяснить для себя одну простую истину — судьба любит время от времени подкинуть в щи навозу. И если где-то глубоко внутри он, вернувшись на родную сторону, желал этой встречи, то уж, конечно, совсем не так ее представлял. Причем и встречу, и саму Ждану.

Она изменилась. В первую очередь глаза. Теперь в них не кружила легким пухом лебединая нежность. А читался вопрос, причем не из самых добрых.

— Что ты тут делаешь? — лишь этот дурацкий вопрос и пришел ему на ум.

— Что я тут делаю? — от удивления она едва не всплеснула руками, отчего занавесь балдахина наверняка скользнула бы в сторону. Хотя и без того он успел отметить, что тонкий девичий стан за эти годы по-бабьи отяжелел. — Что я тут делаю? Это вообще-то моя почивальня! Какого лешего ты сюда залез?!

Ему сразу вспомнилось восстание константинопольского плебса, едва не перехлестнувшее через могучие стены дворца базилевса. Усмирить его удалось только этерии, которая вышла навстречу морю восставших плебеев и рабов. Они подозревали, конечно, что смута эта полыхнула не просто так, но когда в тыл выстроившейся в боевой порядок гвардейской фаланге вдруг выскочил большой кавалерийский отряд, в том пропали последние сомнения. Так вот. Тогда, оказавшись в окружении многократно превосходящих сил противника, он остался далек от того, чтобы запаниковать.

А сейчас — запаниковал.

— Но… — в горле застрял комок, ладони мгновенно взмокли. — Я думал… Мой человек… В общем, он сказал, что ты меня вызвала к себе. Через ключницу. — Тверд поймал себя на мысли, что лепечет он, будто несмышленыш, оправдывающийся перед строгой мамкой. — Я вообще-то думал, что лезу в ее окно.

За этим самым окном снова громыхнуло. И тут же в спину ударила волна прохлады: черные громады туч разродились-таки ливнем. Крупные капли задорно забарабанили по подоконнику, с которого он только что спрыгнул в боярскую, выходит, опочивальню. И все равно звуки Перунова веселья не заглушили возню и толкотню, не прекращающуюся во дворе.

— Маланья! — вдруг властно крикнула боярыня.

Тверд похолодел. Но, с другой стороны, не нападать же на баб! Он метнулся в темный угол, который не просматривался бы человеком, вошедшим в двери. Боги ведают, за каким лешим он это вычудил. Наверное, боевые привычки взяли свое.

В светелку тут же впорхнула молодая девчушка. К нему она стояла спиной, потому видел он только голубой сарафан, да длинную темную косу ниже пояса.

— Поди узнай, что там внизу творится, — не терпящим возражений жестом царственно взмахнула рукой боярыня. Девка тут же упорхнула восвояси.

Только после этого Ждана вновь перевела колючий свой взгляд на ночного пришельца.

— Не позабыл, значит, — в легкой улыбке боярыни теперь была светлая грусть. — Отвернись, охайник. Неча на замужнюю бабу зенки таращить.

Тверд повиновался с расторопностью, которой в первые годы службы от него долго не мог добиться его кентарх. Светлый путь старику за Камень. Легкий шелест за спиной сменился шорохом шагов.

— Ну что ж, садись, коль пришел. Теперь нас никто не подслушает. Рассказывай.

Она сидела за тем самым столом, на котором под напором бьющего из окна свежего дождевого духа жалко трепыхался огонек лучины. Накинутая поверх рубахи шитая дорогой нитью понева, поверх нее — передник. Волосы наскоро прибраны под плат.

Да, перед ним сейчас сидела боярыня. И это уже была вовсе не его Жданушка. Тут же родилась мысль с привкусом горечи, что отныне образ его лады навсегда сотрется из памяти, замененный воспоминанием о сегодняшней их встрече.

— Молчать-то долго будешь, воин заморский? Они ведь сейчас поймут, что за тенью в подворье гоняются, примутся терем обыскивать. Да и девка моя сенная скоро вернется. На погляделки времени у нас нет.

Будь здесь вместо него Хват, он бы уж, конечно, эти слова воспринял как недвусмысленный призыв к действию. Но… Тверд боярыню не хотел. Ему нужна была его Ждана, а ее, судя по всему, больше не было.

Он сложил перед собой руки, потому как решительно не знал, куда их девать. Прочистил горло.

— Я не один в Киев вернулся, — не зная, с чего начать, сказал он.

— Ого, — всплеснула руками боярыня. — Так это твои там люди, что ли, внизу шум подняли? А меня ты, случаем, не выкрасть ли удумал?

Отвечать Тверд не стал. Шалила у него в голове такая мыслишка, когда они вернулись в Киев. Да и покуда в Царьграде служил, ни на день его, если честно сказать, не покидала.

Он вздохнул и еще раз повторил, что его Жданы больше нет.

— Мы приехали в стольный град недавно, — ровным и как можно более холодным тоном начал он. — И задерживаться тут не собирались. Да и сюда забираться — тоже.

Он ненадолго умолк, заметив мимоходом, как вновь заволакивается льдом зелень ее глаз.

— Но на нас кто-то устроил покушение. На меня, если быть точнее, — непонятно зачем добавил он.

— И ты, конечно, решил, что это мой муж.

— По правде говоря, и без него желающих всадить любому из нас нож меж лопаток хватает, — не стал лукавить Тверд. — Но мы рассудили так, что боярин Полоз не хуже прочих может быть одним из охотников до моей головы.

Боярыня фыркнула.

— С чего бы ему интересоваться жизнью всяких проезжих гридней?

Нельзя сказать, что его эти слова совсем уж не задели.

— Мы оба знаем, с чего, — хмуро заметил он.

— Из-за меня?

Вместо ответа он вновь посмотрел ей прямо в глаза.

— Если мои слова для тебя еще что-то значат, поверь мне — он бы не стал этого делать. Видят боги, забот у него сейчас хватает и без бородатых, давно заброшенных в старый колодец обид.

— Знаешь, а ты изменилась, — честно говоря, он еле удержался, чтобы не взять ее руку в свою. По привычке, о которой, как он думал, давно уже позыбыл. Она этого, впрочем, не заметила.

— А ты, никак, ожидал, что как только вернешься в Киев, на шею тебе тут же кинется та молоденькая девчонка?

Ждана хотела