Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На полёт ушли почти сутки. Иногда Дезмонду казалось, что Аэций сам заблудился в бесконечности космоса и давно уже ищет наугад, а потом Галактион усмехнулся и сказал:
— Здесь.
Дезмонд посмотрел на экран, затем на радар. Ни там, ни там он не увидел ничего, кроме черноты, однако Аэций поправил координаты и галсами повёл корабль туда, куда только что указывал пальцем. Когда они сделали очередной поворот, Дезмонду показалось, что он видит мираж — потому что внезапно под днищем корабля раскинулся бесконечный простор планеты, усыпанной морями и океанами. Планеты, пригодной для жизни. Планеты, которой он не видел ни на экране, ни на радаре всего две минуты назад.
— Если «завеса» работает, это хороший знак, — усмехнулся Аэций в ответ на его недоумённый взгляд. — Не волнуйся, я отвечу на все вопросы. Как только сам пойму, что к чему.
Они приземлились на небольшом плоскогорье, тут и там поросшем сочной зелёной травой. Никогда бы Дезмонд, привыкший к ухоженным паркам Аркана и Нимеи, не узнал в этой небольшой поляне настоящее взлётное поле, если бы Аэций ему не сказал.
Затем они долго шли по узкой поросшей травой тропинке. Аэций был необычайно молчалив. Он то и дело замирал, вглядываясь в просветы между деревьев и иногда улыбался — грустно и невесомо. И наконец, задумавшись особенно сильно, произнёс едва слышно: «Мы были. Мы всё-таки были. А я думал, что схожу с ума».
Дезмонд осторожно коснулся его плеча, и Аэций тут же вскинулся, возвращаясь в мир живых.
— Идём, — сказал он, и теперь его голос, напротив, дышал энергией, которой Дезмонд не слышал в нём до сих пор.
В конце концов они вышли к зданию из металла и стекла, отсвечивавшего на солнце, но от того лишь ещё более терявшемуся среди густых деревьев. Аэций приложил руку к стене, и панель перед ним отъехала в сторону.
Внутри было душно и пахло пылью. От свежести дикого леса не осталось и следа. Стены здесь были отделаны серым дымчатым кварцем. Из просторного вестибюля с двумя пустыми стойками ресепшена в разные стороны убегали пять коридоров.
Они вошли в один из коридоров, — здесь царили полумрак и прохлада. Стены были гладкими, но Дезмонд догадывался, что в них находятся такие же незаметные двери как та, сквозь которую они вошли в дом. Время от времени по обоим стенам встречались мозаичные пейзажи, изображавшие незнакомые миры.
Они прошли до конца, а когда оказались в тупике, Аэций снова приложил ладонь к стене, открывая дверь.
Перед ними оказался просторный кабинет, одинаково мало похожий на кабинеты дома Аркан и серые, аскетичные приёмные Энира Тарди. Здесь было довольно светло, хотя прямые лучи солнца и не проникали сквозь просторное окно во всю стену, рассеиваясь по пути. Напротив окна стоял огромный дубовый стол, украшенный витой резьбой, и Дезмонд тут же с удивлением подумал о том, как он мог простоять здесь столько лет. Он миновал Аэция, замершего на пороге с грустной полуулыбкой на лице и вошёл в кабинет, осматривая стены, сплошь уставленные книжными полками, некогда уютные диваны, теперь готовые превратиться в прах.
— Книги, — услышал он из-за спины, — проверь книги.
Дезмонд вытащил одну из книг, и та мгновенно рассыпалась в его руках. Улыбка замерла на губах Аэция.
— Ничего, — сказал он. — Мы напишем новые. Это жизнь.
***
Две сотни лет прошло с тех пор, как Терс Мадо вернулись в мир, который Аэций назвал Интакой. О нём не говорилось в учебниках истории и не упоминалось в дневниках, но Дезмонд понял, что прежний Орден жил именно здесь. Всё было разрушено — транспортные пути, торговые маршруты, даже связь. И все это пришлось восстанавливать.
Аэций относился к этому месту с какой-то трогательной бережностью, которая в целом редко отличала его поступки: он мог позволить вступить в орден тому, кого не взяла бы на службу ни одна армия в галактике, но в свою святая святых он пускал кого бы то ни было с неохотой и только если был уверен в них лично. Дезмонд догадывался, почему. Как он узнал из уцелевших книг и кристаллов, орден Терс Мадо освоил другие планеты едва ли не раньше, чем там появились базы Эцин. Но все миры, где когда-то обитали Терс Мадо, оказались пустынны и выжжены до тла.
Аэций боялся. Странно было применять слово страх к этому человеку, древнему как горы, и всё же Дезмонд видел абсолютно отчётливо — Аэций боится, что всё снова будет так же, как в тот раз. Он всё время стоял на распутье, между страхом быть преданным и желанием дать шанс тем, кто желает его получить. И он оттаивал постепенно, так медленно, как только может оттаивать бессмертный, тысячу лет провёдший в заключении наедине с собой.
— Я не боюсь снова оказаться в изгнании, — сказал он как-то, — я боюсь, что на этот раз не выживет никто, кроме меня.
Дезмонд не сразу решился спросить, кто же выжил в прошлый раз, потому что разговоры о прошлом всегда были для Галактиона болезненны, и Дезмонд отлично это видел. Но, в конце концов, он всё-таки задал волновавший его вопрос, и Аэций ответил:
— Не знаю. Я нашёл не всех. — потом улыбнулся и посмотрел на него. — Но одного знаю точно. И он был жив до недавних пор. Он не дождался нашей встречи совсем чуть-чуть. Его звали Эндимион.
Дезмонд вздрогнул, поражённый известием, и сразу же спросил, потому ли Аэций настолько доверился ему самому.
Аэций покачал головой.
— Нет. Ты — отдельный случай. И я расскажу тебе почему. Когда смогу подобрать слова.
Тогда же, когда они осматривали чудом выживший комплекс зданий, тонущих в хвойном лесу и, закончив осмотр, вышли на открытую террасу над морем, вопреки всему отгороженную от вертикального обрыва парапетом из белого мрамора, Дезмонд задал ещё один вопрос:
— А что стало с Орденом? Я имею в виду не… нас. Я имею в виду Эцин.
Аэций усмехнулся, подошёл к парапету и встал рядом с ним, глядя на море.
— Вряд ли их можно уничтожить.
— К Нимее они так и не пришли.
— Верно. Я думаю, они укрылись где-то. И теперь попытаются собрать новую империю под своей рукой.
— На это уйдут столетия, — заметил Дезмонд.
Аэций кивнул.
— С чего-то надо начинать.
— Ты хочешь сказать, что…
— Нет, мы не будем строить империю. Но там, наверху, множество миров, лишённых связи, разрозненных, неспособных