Самолетов было больше 70. Затем, выходя из пике, они выстраивались в круг и продолжали бомбить станцию. Часть самолетов наносила удар по зенитным батареям и станции Медведеве. Неподалеку от нас с грохотом разорвалась бомба, а потом начался обстрел пушками и пулеметами. К счастью, никто из нас не пострадал, целыми были и наши вагоны.

Вскоре, отбомбившись, самолеты противника улетели назад. Мы решили пойти в Бологое посмотреть, что там произошло. Картина была страшная. Развороченные пути, разбитые вагоны, много крови на снегу. Пристанционные постройки частью разбиты прямыми попаданиями бомб, а частью посечены осколками. На удивление вокзал остался целым, только выбиты стекла да следы от осколков. Это была первая бомбежка в моей жизни, и она запомнилась навсегда, я и сейчас ясно помню все, что там было.

Вскоре всю нашу группу отправили на станцию Выползово, это недалеко от Бологого. Здесь находился фронтовой аэродром, он был здесь и до войны. Рядом с аэродромом располагался военный городок, где жили семьи офицеров, а также солдатские казармы.

До окончания карантина мы жили в лесных землянках поблизости от Выползова, затем нас перевели в деревянные бараки поблизости от военного городка. К городку примыкало небольшое село и железнодорожная станция. В бараках были двухэтажные нары, на которых мы и размещались. Мне достался верхний ярус. В первую же ночь, вернее, рано утром началась бомбежка аэродрома и поселка. Одна из бомб упала недалеко от нашего барака. Со звоном вылетели стекла в окнах. Мы спросонья посыпались вниз на пол. При падении я где-то задел брюками за гвоздь, и в моих галифе образовалась солидная дыра.

Вскоре последовал вызов в отдел кадров, куда я и явился в порванных брюках, которые не успел зашить. За столом сидел лысоватый младший лейтенант лет тридцати пяти и исподлобья строго смотрел на меня (он, очевидно, был из запаса). Напуская командирскую строгость, он спросил: «Что это такое?», показывая на рваные галифе. Я тоже был младшим лейтенантом, поэтому сразу же ответил ему, что это вроде похоже на дыру. Он тут же принялся отчитывать меня за внешний вид. Мое замечание о том, что я не на танцах порвал брюки, еще больше подлило масла в огонь. Отведя душу, он задал мне несколько вопросов по артиллерийской терминологии. Я ответил, но он сам, очевидно, разбирался не лучше меня в этом деле. Короче говоря, когда запищал зуммер тылового телефона, который стоял у него на столе, он, указывая на него, спросил: «Что это такое?» Я ответил, он вновь спросил, какие полевые телефоны я еще знаю, я ответил: «УНФ, УНИ, «Эриксон». Удовлетворенный ответом, он сказал, что я назначаюсь командиром взвода связи артиллерийской батареи 69-го запасного артполка Северо-Западного фронта. От меня никакого согласия и не ожидали, выдавая это назначение как решенный вопрос. Мне ничего не оставалось, как получить предписание в полк. Позднее, через полтора года, на одном из фронтовых совещаний я, будучи старшим лейтенантом, встретил своего «благодетеля» — он был уже в звании полковника. Поскольку он был кадровиком, то времени даром не терял.

Получив предписание в полк, я узнал, что он находится вблизи села Едрова, на дороге из Москвы в Ленинград. Железнодорожная станция носила такое же название.

До Едрова я доехал на попутной машине. Оно находилось километрах в десяти от Выползова, на берегу большого озера. Село довольно большое. Невдалеке за селом виднелся хвойный лес. Спросил у первого встречного командира, где штаб полка. Мне указали на один из домов на окраине села, которая была ближе к лесу. Быстро были улажены все формальности, и я получил назначение в батарею, входившую в состав дивизиона. Таких дивизионов в полку обычно было три, в каждом также по три батареи. На вооружении были 76-мм пушки образца 1902 года. С такими пушками русская армия воевала в Первую мировую войну. Каждую пушку возила шестерка лошадей, запрягавшаяся попарно цугом, то есть одна пара за другой. Дивизион размещался в землянках, здесь же неподалеку располагались примитивные, наспех сооруженные конюшни.

Командиром батареи был старший лейтенант Долгополов, бывший инженер одного из заводов. Кадровый командир дивизиона капитан Буторин его иначе и не называл, как «инженер Долгополов», выражая при этом некоторое пренебрежение к его бывшей профессии. Заместителем командира батареи был кадровый офицер лейтенант Прошок. Он обычно рисовался и свысока относился к остальным офицерам, призванным из запаса.

Командиром взвода разведки являлся лейтенант-запасник Мосиповец. Это был трудяга, с чисто деревенской обстоятельностью относившийся к своим служебным обязанностям и нашему нехитрому быту.

Командиром первого огневого взвода и старшим на батарее был лейтенант Ольховик, ленинградец-балагур и мастер на анекдоты; он тоже был из запаса. Командиром второго огневого взвода был лейтенант с польской фамилией, кажется тоже из Ленинграда. Все мы, командиры взводов, располагались в одной землянке, а неподалеку находились землянки командира батареи и его заместителя, а также землянка личного состава.

У нас в землянке для каждого из жердей был сделан самодельный топчан, на который стелились охапка еловых веток, соломенный матрас, такая же подушка и солдатское одеяло. Столовая была под открытым небом, это даже была не столовая, а полевая кухня, из которой каждый из нас получал в котелок пищу и, расположившись под любой сосной, совершал трапезу. У каждого, кроме котелка, имелись ложка и алюминиевая кружка.

В общем, бытовые условия были максимально приближены к полевым, а вернее, к боевым условиям. К тому же недалеко от нашего расположения проходила подготовленная в инженерном отношении, очевидно тыловая, полоса обороны Северо-Западного фронта. Траншеи в полный рост, обшитые жердями крутости, бронированные колпаки. Часть траншей была перекрыта, имелись дзоты и другие оборонительные сооружения.

Чем занимался запасной артполк в то время? Главная задача — подготовка солдат и сержантов-специалистов для фронта. Сюда прибывали призывники, не имевшие специальной подготовки, а также выздоравливающие из госпиталей. Здесь же в полку находились лошади, которые тоже обучались для действий в качестве тягловой силы в конной артиллерии. Здесь были также получившие ранения лошади после лечения их в полевых ветлазаретах.

Я, как уже отмечал раньше, был назначен командиром взвода связи вместо ушедшего на фронт прежнего взводного. Надо было учить солдат премудростям полевой телефонной связи. Получалось так, что я сам учился и учил своих солдат. Надо иметь в виду, что мне было только восемнадцать лет, а большинство солдат — гораздо старше меня, были даже в два, в три раза старше меня. Думаю, нетрудно понять, что, чтобы учить других, мало иметь только специальные знания, надо иметь хотя бы и скромный жизненный опыт. У меня фактически не было ни того ни другого. Помогали умудренные жизнью сержанты и солдаты. Впоследствии на фронте я встречал бывших своих подчиненных. Один взвод, который я готовил, почти в полном составе был отправлен на фронт в армейский полк связи. Их я как-то и встретил; с благодарностью они вспоминали наш взвод и учебу в запасном артполку.