– Вот эту штуку он мог видеть у реки, – сказал неслышноподошедший Зеф. – Мы такую сожгли этой ночью. Но вот чудовища эти… – он покачалголовой.

Господин штаб-врач словно впервые заметил его.

– А, профессор! – вскричал он преувеличенно радостно. –То-то я смотрю – в канцелярии чем-то воняет. Не будете ли вы так любезны,коллега, произносить ваши мудрые суждения во-он из того угла? Вы меня оченьобяжете…

Варибобу захихикал, а господин ротмистр строго сказал:

– Станьте у дверей, Зеф, и не забывайтесь.

– Ну хорошо, – сказал господин штаб-врач. – И что выдумаете с ним делать, Тоот?

– Это зависит от вашего диагноза, Зогу, – ответилгосподин ротмистр. – Если он симулянт, я передам его в прокуратуру, тамразберутся. А если он сумасшедший…

– Он не симулянт, Тоот! – с большим подъемом произнесгосподин штаб-врач. – Ему совершенно нечего делать в прокуратуре. Но я знаюодно место, где им очень заинтересуются. Где бригадир?

– Бригадир на трассе.

– Впрочем, это не существенно. Вы ведь дежурный, Тоот?Вот и отправьте этого любопытнейшего молодчика по следующему адресу… – господинштаб-врач пристроился на барьере, закрывшись от всех плечами и локтями, инаписал что-то на обороте последнего рисунка.

– А что это такое? – спросил господин ротмистр.

– Это? Это одно учреждение, которое будет намблагодарно, Тоот, за вашего психа. Я вам ручаюсь.

Господин ротмистр неуверенно покрутил в пальцах бланк, потомотошел в дальний угол канцелярии и поманил к себе господина штаб-врача.Некоторое время они говорили там вполголоса, так что разобрать можно былотолько отдельные реплики господина Зогу: «…Департамент Пропаганды… Отправьте сдоверенным… Не так уж это и секретно!… Я вам ручаюсь… Прикажете ему забыть…Черт возьми, да сопляк все равно ничего не поймет!…»

– Хорошо, – сказал наконец господин ротмистр. – Пишитесопроводительную бумагу. Капрал Варибобу!

Капрал приподнял зад.

– Проездные документы для рядового гвардии Гаалаготовы?

– Так точно.

– Впишите в проездные документы подконвойного Мах-сима.Конвоируется без наручников, разрешен проезд в общем вагоне… Рядовой Гаал!

Гай щелкнул каблуками и вытянулся.

– Слушаю, господин ротмистр!

– Прежде чем явиться на новое место службы в нашейстолице, доставите задержанного по адресу, означенному на этом листке. Поисполнении приказания листок сдать дежурному офицеру на новом месте службы.Адрес забыть. Это ваше последнее задание, Гаал, и вы конечно выполните его, какподобает молодцу-гвардейцу.

– Будет исполнено! – прокричал Гай, охваченныйнеописуемым восторгом. Волна радости, гордости, счастья, горячая волна упоенияпреданностью захлестнула его, подхватила, понесла к небу. О, эти сладостныеминуты восторга, незабываемые минуты, сотрясающие все существо, минуты, когдавырастают крылья, минуты ласкового презрения ко всему грубому, материальному,телесному… минуты, когда хочешь огня и приказа, когда жаждешь, чтобы приказсоединил тебя с огнем, швырнул тебя в огонь, на тысячи врагов, на разверстыежерла, навстречу миллионам пуль… и это еще не все, будет еще слаще, восторгослепит и сожжет… О огонь! О слава! Приказ, приказ! И вот оно, вот оно!… Онвстает, этот рослый сильный красавец, гордость бригады, наш капрал Варибобу,как огненный факел, как статуя славы и верности, и он запевает, а мы всеподхватим, все как один…

Боевая Гвардия тяжелыми шагами

Идет, сметая крепости, с огнем в очах,

Сверкая боевыми орденами,

Как капли свежей крови сверкают на мечах…

И все пели. Пел блестящий господин ротмистр Тоот, образецгвардейского офицера, образец среди образцов, за которого так хочется сейчасже, под этот марш, отдать жизнь, душу, все… И господин штаб-врач Зогу, образецбрата милосердия, грубый, как настоящий солдат, и ласковый как руки матери… Инаш капрал Варибобу, до мозга костей наш, старый вояка, ветеран, поседевший всхватках… О как сверкают боевые медали на его потертом заслуженном мундире, длянего нет ничего, кроме службы, ничего, кроме служения… Знаете ли вы нас,Неизвестные Отцы наши, поднимите усталые лица и взгляните на нас, ведь вы всевидите, так неужели вы не видите, что мы здесь, на далекой жестокой окраиненашей страны с восторгом умрем в муках за счастье родины!…

Железный наш кулак сметает все преграды,

Довольны Неизвестные Отцы!

О, как рыдает враг, но нет ему пощады!

Вперед, вперед, гвардейцы-молодцы!

О Боевая Гвардия – клинок закона!

О верные гвардейцы-удальцы!

Когда в бою гвардейские колонны,

Спокойны Неизвестные Отцы!

…Но что это? Он не поет, он стоит, раскорячившись, опершисьна барьер, и вертит своей дурацкой коричневой головой, и бегает глазами, и всеоскаляется, все щерится… На кого оскаляешься, мерзавец? О, как хочется подойтитяжелым шагом и с размаху, гвардейским кулаком – по этому гнусному беломуоскалу… Но нельзя, нельзя, это не по-гвардейски: он же всего лишь псих, жалкийкалека, настоящее счастье недоступно ему, он слеп, ничтожен, жалкийчеловеческий обломок… А этот, рыжая сволочь скорчился в углу от невыносимойболи… Э, нет, это другое дело: у вас всегда боли в голове, когда мы задыхаемсяот восторга, когда мы поем свой боевой марш и готовы разорвать легкие, нодопеть его до конца! Воспитуемый, преступная морда, рыжий бандит, за грудьтебя, за твою поганую бороду! Встать, сволочь! Стоять смирно, когда гвардейцыпоют свой марш! И по башке, по башке, по грязной морде, по наглым рачьимглазкам… Вот так, вот так…

Гай отшвырнул воспитуемого и, щелкнув каблуками, повернулсяк господину ротмистру. Как всегда после приступа восторженного возбуждения,что-то звенело в ушах, и мир сладко плыл и покачивался перед глазами.

Капрал Варибобу, сизый от натуги, слабо перхал, держась загрудь. Господин штаб-врач, потный и багровый, жадно пил воду прямо из графина итянул из кармана носовой платок. Господин ротмистр хмурился с отсутствующимвыражением, словно пытался что-то припомнить. У порога грязной кучей клетчатоготряпья ворочался рыжий Зеф. Лицо у него было разбито, он хлюпал кровью и слабопостанывал сквозь зубы. А Мах-сим больше не улыбался. Лицо у него застыло,стало совсем как обычное человеческое, и он неподвижными круглыми глазами,приоткрыв рот, смотрел на Гая.

– Рядовой Гаал, – надтреснутым голосом произнесгосподин ротмистр. – Э-э… Что-то я хотел вам сказать… или уже сказал?…Подождите, Зогу, оставьте мне хоть глоток воды…

Максим проснулся и сразу почувствовал, что голова тяжелая. Вкомнате было душно. Опять ночью закрыли окно. Впрочем, и от растворенного окнатолку мало – город слишком близко, днем видна над ним неподвижная бурая шапкаотвратительных испарений, ветер несет их сюда, и не помогает ни расстояние, нипятый этаж, ни парк внизу. Сейчас бы принять ионный душ, подумал Максим, давыскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый, полусгнивший, серый от гари, ав наш, где-нибудь под Ленинградом, на Карельском перешейке, да пробежать вокругозера километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть озеро, апотом минут двадцать походить по дну, чтобы поупражнять легкие, полазить средискользких подводных валунов… Он вскочил, распахнул окно, высунулся подморосящий дождик, глубоко вдохнул сырой воздух, закашлялся – в воздухе былополно лишнего, а дождевые капли оставляли на языке металлический привкус. Поавтостраде с шипением и свистом проносились машины. Внизу блестела под окноммокрая листва, на высокой каменной ограде отсвечивало битое стекло. По паркуходил человечек в мокрой накидке, сгребал в кучу опавшие листья. За пеленойдождя смутно виднелись кирпичные здания какого-то завода на окраине. Из двухвысоких труб, как всегда, лениво ползли и никли к земле толстые струи ядовитогодыма.