– Я отошла на минуту.

– Да?! Сюда иди!

Его пошатывало. Его красное лицо с поросячьими глазками и бордовый сюртук с голубой жилеткой… толстое брюхо… Ему было-то едва за сорок, и когда он появился здесь, многие девочки даже сходили по нему с ума. Тогда он был высоким красивым мужчиной, стройным, сильным, голубые глаза и светлые кудри… было в нем что-то… Деловая хватка была. А теперь растолстел вдвое, вечно пьяный. Как он еще умудряется вести какие-то дела, я не могу понять, разве что все по старой памяти.

Я подошла. Мне деваться все равно некуда. Когда-то я пыталась сбежать от него… дважды пыталась. На второй раз мне сломали руку и переломали ребра, просто чудо, что выжила… Я хочу жить. Бежать мне все равно некуда. Здесь, по крайней мере, у меня всегда есть кусок хлеба… дома, в детстве, не было и этого. И если кто-то скажется мне, что лучше голодать, то он просто не знает, что это такое.

Миклош словно принюхался.

– Чем ты была занята? – спросил он.

Мне казалось, он уже все знает.

– Я была здесь, – твердо сказала я.

– Да? – он подался ближе ко мне, так что я чувствовала его дыхание. – Ты мне врешь!

От него воняло дешевым кислым вином и потом.

Я смотрела ему в глаза. Кто-то сказал уже? Он видел, как Рикхард выходил из наших дверей?

Мне было страшно. Я пыталась понять, как поступить правильнее.

Миклош ждал.

Бледно-голубые, почти бесцветные, глаза его – яростно поблескивали.

Он знает. И если я не скажу – убьет меня, будет бить, пока не признаюсь. Если скажу – тоже. Но, возможно, жадность окажется сильнее.

– Десять тысяч, – сказала я, как можно более спокойно и твердо. – Он оставил десять тысяч чеком и две тысячи наличными. Вот.

Протянула Миклошу пачку денег.

Несколько секунд он смотрел, не понимая. Потом выхватил у меня из рук.

– С-сучка! – зашипел он. И вдруг швырнул эти деньги мне в лицо. – Ты спала с ним?! Тварь! Я же запретил тебе!

И со всей дури залепил пощечину.

Я едва не упала, качнулась… соленый вкус крови на губах. Отступила на шаг.

Ничего, я привыкла. Пощечина – это не страшно.

– Десять тысяч, Миклош, – сказала я, утирая кровь. – Это невероятные деньги! Нам всем столько и за год не заработать! Ты только подумай, что на эти деньги можно купить!

– Ты спала с ним? Дрянь! Я же объяснял тебе, что ты теперь только моя! И я не собираюсь тебя ни с кем делить! Ты не ценишь того, что я сделал для тебя? Из какой грязи вытащил?! Да я отдам тебя на «Голиаф»! Будешь неделю трахаться со всей командой бесплатно!

Он был пьян и не соображал ничего, ярость и ревность застилали глаза.

– Десять тысяч, – последний раз попыталась я. – Посмотри!

Деньги валялись кругом…

И это, все же сработало. Миклош моргнул, огляделся.

– Сколько? – переспросил он.

– Десять тысяч! – повторила я. – Теперь ты богат!

Я шагнула к нему.

Поцеловать его, заставить забыть. Отвлечь.

– Теперь ты богат, – еще раз шепнула ему на ухо, так горячо и страстно, как только могла. Он всегда любил это.

Прижавшись к нему всем телом, полезла ладонями ему под рубашку.

– Теперь ты богат, мой милый…

Нежно. Я знала, как он любит. Сейчас отвлечь его, утащить наверх.

А потом он будет спать. А утром, когда проснется, возможно, будет уже хоть что-то соображать.

– Сука! – уже без былого напора буркнул он. – Я покажу тебе…

Подхватил, прижал меня к стене, задрав юбку.

Ну и пусть здесь.

Я сама расстегнула на нем штаны, обхватила ногами. Я целовала его, не давая больше думать ни о чем другом… все… он со мной… Он прижимал меня к стене всем своим весом, давя так, что я едва могла вздохнуть. До боли. Ничего, сейчас все закончится, надолго его не хватит. Потом я запрусь у себя, а он уснет. А утром мы поговорим…

Я гладила его уши – он всегда балдел от этого. Через его плечо я наблюдала, как Нанда собирает разбросанные деньги. Еще чек… Чек у меня.

Я сладко стонала, так сладко, как только могла, хотя воздуха не хватало и уже темнело в глазах. Ничего… сейчас… сейчас все закончится… Он рычал и пыхтел, дыша мне в лицо этим кислым пойлом… все быстрее… Сейчас.

Когда он кончил и бросил меня, у него едва хватило сил, качнувшись, доползти до кресла рядом, и упасть.

Все.

У меня ноги подгибались.

Я одернула юбку. Стояла еще немного, пытаясь отдышаться.

– У тебя губа разбита, Мэр, – сказала Нанда. – принести холодного.

Я кивнула.

Сейчас пройдет…

Пошла наверх, к себе.

Сколько раз я хотела сбежать. Еще даже до Миклоша, когда была совсем молода, когда на что-то надеялась. Не выходило.

Куда мне идти?

Однажды, мне удалось сбежать в пригород. Даже устроиться посудомойкой на кухню. Я весь день мыла эти проклятые тарелки, у меня руки болели и трескались… Но работы я не боялась никогда, привыкла с детства. Думала – вдруг удастся начать новую жизнь.

В первый же вечер меня изнасиловал хозяйский сынок. Прямо там же, на кухне, на столе… у меня все руки были в мыле. Он сказал: «да ладно, не дергайся, я же вижу, что ты шлюха». Тогда я была не готова.

Следующим вечером он привел своих дружков.

Я подумала – зачем бежать, если все равно ничего не меняется для меня. Становится только хуже. В борделе, по крайней мере, мне не нужно мыть посуду целый день, там я, по крайней мере знаю, чего от меня ждут и чем я зарабатываю деньги. Но я не ушла, решила подождать недельку, может быть, уляжется и им надоест.

За неделю они приходили еще трижды.

А потом меня нашли и заставили вернуться в бордель. Тогда еще всем заправлял Кривой Гуто, он тоже никогда не выпускал своего из рук. А я – его собственность. Для начала он изнасиловал меня сам, потом все его парни.

Куда мне бежать?

Когда пришел Миклош, поначалу я даже радовалась. Он был мягче Гуто, умнее, и у меня даже как-то удалось найти к нему подход… Но это вначале. Ничем не лучше. Просто я стала старше и научилась себя правильно вести.

Я привыкла так жить. Даже в детстве, дома, не было лучше.

Но сейчас… что-то менялось…

Я очень надеялась, он больше не придет.

Хватит. Зачем? Мне было даже приятно увидеть и вспомнить его один раз, но больше не надо. Слишком много проблем.