Есть множество поводов не начинать подобный разговор. «Сейчас не лучшее время». «Это расстроит моих родителей». «Мой супруг и без того в депрессии». «Прошло слишком мало времени после потери близкого». «Я просто разозлю их». «Не уверен, что смогу быть достаточно сильным и говорить откровенно». И есть всего одна простая причина для этой беседы: ваша жизнь станет лучше, как и жизни тех, кого вы любите.

Часто те, кто утверждают, что их друзья или члены семьи не готовы к такому разговору, просто никогда не пробовали.

Считается, что раз они ближе к смерти, то должны сильнее бояться ее. Что ж, логика мне понятна, но она редко соответствует истине. Количество шуток о смерти, отпущенных в последние месяцы жизни моей мамой, смутило бы и распорядителя похоронного бюро. А в Западной Африке и вовсе принято, что горюют на поминках лишь молодые женщины, старики же сидят на последних рядах, шутят и травят байки о том, кто станет следующим.

Люди часто говорят: «Как я могу говорить с ним о таком, ведь он же умирает!» Но именно умирающий зачастую хочет поговорить о смерти, поскольку чувствует себя изолированным от остального мира. Ему кажется, что никого вокруг не волнует то, что охватило все его мысли. Вот почему, когда медсестры предложили устроить ужин с разговорами о смерти в доме престарелых, жильцы согласились только при условии, что туда будут приглашены их дети и внуки, у которых «кишка тонка заговорить о таком». Вот почему Стив, больной раком поджелудочной, непреклонно оповестил об этом всех коллег по работе. «Нет смысла прятаться от правды, – заявил он. – Я совершенно точно умираю и не хочу, чтобы люди ходили на цыпочках, боясь задеть меня неловким словом». Среди всех членов семьи он более всего хотел говорить о своей болезни, о том, что спасения от нее нет, и о том, каково ему жить с этим знанием.

Другой вопрос звучит не менее часто: нужно ли вести такие разговоры с детьми? Если вкратце, то это зависит от ситуации. Может быть, они проявляют интерес, задают вопросы о смерти? Тогда я только за. И, конечно, стоит откровенно поговорить с ребенком, если умирает кто-то из близких. Подробнее я рассматриваю этот момент на странице XXX.

Еще я думаю, что жизненно важно обсуждать смерть с тем, кто не разделяет ваших взглядов. Главное, как мне кажется, во-первых, относиться к собеседнику с интересом и неизменным уважением. А во-вторых, обозначить сразу, что все мы люди, так что у нас больше общего, чем различий. Самое лучшее напоминание об этом я получил, когда мы с Анджелой устраивали «Ужин о смерти» в Нэшвилле вместе с бывшим лидером республиканского большинства Биллом Фристом. За столом сидели местные знаменитости, такие как кантри-певец Винс Гилл или «королева христианской поп-музыки» Эми Грант, однако нервничал я не поэтому. Я опасался, поскольку мы – жители Северо-Запада. А там, как известно, царит либерализм и не вполне традиционное толкование Евангелия. Мне впервые приходилось проводить подобное мероприятие на Юге. Что если все закончится столкновением на почве политических разногласий? Что если мне скажут, будто я должен гореть в аду, поскольку не разделяю ортодоксальных взглядов на Бога и душу?

Тем вечером я осознал, что разговоры о смерти намного глубже, чем политика или религия, что здесь сложнее разойтись во мнениях.

Перед ее лицом мы все одинаково невинны и готовы слушать друг друга вне зависимости от культурных, политических, расовых или гендерных различий. За три часа тем вечером мы ощутили друг друга членами семьи. Все даже плакали. Это заставило меня пересмотреть свои убеждения о способности южан проявлять эмоции. Билл потом как-то сказал, что самые простые вопросы будто бы «сняли все запреты». Люди несомненно должны говорить друг с другом о смерти. В конечном итоге это похоже на то, как снимают крышку с кипящего котла.

Я склоняюсь к тому, что разговоры о смерти лучше всего вести за ужином, поскольку обычай приема пищи – неотъемлемая часть человеческой культуры. Процесс совместного приготовления и поглощения еды стал важной точкой в эволюции человека из обезьяны, подобно тому как личинка становится бабочкой, благодаря куколке. Благодаря готовке мы совершили колоссальный скачок в развитии.

Обезьяны жуют по семь часов в день, поскольку в их рационе в основном корни и фрукты, а это предполагает серьезную работу желудка и невероятно сильные челюсти. Затем мы начали готовить пищу на огне и в буквальном смысле отдали эту работу «на аутсорс[14]», поскольку в процессе тепловой обработки пища становится более калорийной и быстро усваиваемой. Человек жует в среднем 24 минуты в день, и нам больше не нужны такие сильные челюсти, как у предков-обезьян. Таким образом увеличилось пространство для мозга внутри черепа. Ужин – это основа того, кто мы есть.

Я не всегда понимал сакральное значение трапезы. В детстве большую часть времени я проводил, поглощая хлопья из миски и параллельно играя в «Супербратьев Марио». Я не понимал важности ужинов до тех пор, пока уже подростком не переехал в Мэн к своей сводной сестре Венди, которая была на двадцать лет старше меня. Ее дом находился в идиллической деревушке, где Венди жила со своим великолепным мужем-доктором и растила дерзкого сына девяти лет. Каждый день она ходила на рынок, где закупала тонны натуральных продуктов, мясо местных животных, домашний сыр и вдоволь французского вина. А по вечерам она часами стояла у плиты, поскольку обожала сам процесс готовки, точно так же, как обожала покупать еду и кормить семью. Я был в полном восторге. Все время я торчал на кухне, задавая вопросы как о кулинарии, так и о жизни вообще. Никогда прежде в моей жизни не было подобного культа ужинов. Мы откупоривали бутылку хорошего вина, отрывали хлеб руками и говорили о прошедшем дне. Самый простой, самый древний ритуал, который есть у человека и в который я влюбился без памяти. Я ощущал, что меня действительно слушают и понимают. Мы спорили, смеялись, говорили о сексе и наркотиках, обсуждали мирское и духовное.

Когда мы общаемся за столом, первой слово берет сама еда: тот самый уникальный аромат, какой бывает только у блюд, приготовленных с любовью и заботой. Его сложно не заметить, но еще сложнее описать. Можно сказать только, что он захватывает внимание. Такой силой обладает домашняя еда или хлеб, который только что вынули из духовки. Когда повар вкладывает в готовку душу, когда тщательно выбирает ингредиенты, то даже самая скромная трапеза превращается в пир. Ее запах говорит нашей нервной системе: ты в безопасности.

За пределами города Чапел-Хилл, Северная Каролина, Сара Уильямс открыла «кафе смерти» – своего рода клуб, где люди собираются поговорить о смерти, наслаждаясь разной пищей от выпечки до мексиканской еды. Сама хозяйка кафе не раз замечала: «Хорошо говорить о смерти, когда перед тобой тарелка со вкусной едой. Ведь она напоминает тебе, что ты все еще жив».