– Я уже заручилась согласием миссис Меррит дать мне интервью.

Хови выронил ключ.

– Ты… что?!

Естественно, это была ложь. Но Барри решила, что без этого козыря ей не удастся добиться от Хови согласия.

– Вчера мы вместе пили кофе.

– Ты – и первая леди?!

– Совершенно верно. Кстати, это она меня пригласила. И во время разговора я мельком упомянула о том, что собираюсь сделать серию репортажей на эту тему. Ей понравилась моя идея, так что она согласилась рассказать, что она об этом думает.

– На камеру?

Перед мысленным взором Барри появилась Ванесса Меррит, пытающаяся трясущимися пальцами поднести к губам сигарету. Несчастная, сломленная женщина.

– Естественно, на камеру, – выразительно округлив глаза, с самым честным видом подтвердила она.

– Но в твоих записях по этому проекту ни слова не говорится об интервью с первой леди!

– Я решила, пусть это будет сюрприз.

– Признаю, сюрприз получился что надо, – сухо процедил Хови.

Барри никогда не умела врать. Правда, и Хови лишь с большой натяжкой мог бы считаться знатоком человеческих душ, так что можно было надеяться, что не удастся тут же вывести ее на чистую воду.

Хови нагнулся к ней.

– Если миссис Меррит согласится дать тебе интервью…

– Можешь не сомневаться.

– Но это не значит, что теперь ты не обязана делать ежевечерний репортаж. – с этими словами Хови откинулся в кресле и, не обращая внимания на Барри, почесал в паху.

Барри, мысленно прикинув свои возможности, покачала головой.

– Нет, Хови. Этот проект потребует от меня полной отдачи. Хочу уделить ему максимум внимания.

– Неужели? А я вот хочу трахнуть Шерон Стоун, – заржал Хови. – Извини, детка, в этой жизни редко получаешь то, что хочешь!

* * *

– Барри Тревис.

– Кто?

Первая леди откашлялась, стараясь, чтобы голос звучал твердо, и повторила:

– Барри Тревис. Тележурналистка с новостного канала WVUE.

– Ах да. Она еще так своеобразно говорит, с придыханием. – Дэвид Меррит, президент Соединенных Штатов, проверил колечко, которым крепилась президентская печать. – Обратил на нее внимание на последней пресс-конференции. Ее репортажи о Белом доме обычно вполне доброжелательные, не так ли?

– Да. Несомненно.

– Так что насчет нее?

Ванесса, уже полностью одетая, поднесла к губам бокал белого вина.

– Она сказала, что собирается сделать серию репортажей о проблеме СВДС, и попросила меня дать ей интервью.

Меррит, облачившись в смокинг, придирчиво разглядывал свое отражение в зеркале. В свое время, заняв президентское кресло, он категорически отказался от услуг персонального камердинера. В конце концов, никто лучше него самого не знал, как наиболее выгодно подать себя публике. Покрой смокинга подчеркивал разворот широких плеч и узкую талию. Прическа была безупречна, и это при том, что президент никогда не пользовался ни лаком, ни гелем для волос. Честно говоря, в глубине души он считал, что слегка взлохмаченные, словно от ветра, волосы выглядят более естественно. Президент умудрялся выглядеть непринужденно даже в смокинге, а облачившись в джинсы, смахивал на парня с соседней улицы.

Удовлетворенный увиденным, он повернулся к жене.

– И?

– Сегодня вечером она будет на приеме. Далтон пообещал дать ей ответ.

Далтон Нили занимал в Белом доме должность пресс-секретаря. Дэвид Меррит сам нашел его и долго готовил его к этой работе – вместе со своим советником Спенсером Мартином.

– Официальный запрос поступил из офиса Далтона. – Ванесса извлекла из сумочки пузырек с валиумом и вытряхнула на ладонь таблетку. – Эта Тревис несколько дней подряд пыталась мне дозвониться. Я не брала трубку, но она такая настойчивая.

– Репортер, у которого отсутствует это качество, просто обречен умереть с голоду.

Метнувшись к жене, президент схватил ее за руку и отобрал маленькую желтую таблетку, после чего сунул ее обратно в пузырек, а пузырек – в сумочку.

– Мне это нужно, Дэвид!

– Нет, не нужно. Кстати, с этим тоже пора завязывать. – Забрав у нее из рук бокал с вином, Меррит поставил его на столик. – Тем более что нельзя мешать алкоголь и таблетки.

– Но это только второй бокал!

– Нет, третий. Не лги мне, Ванесса.

– Ну, ошиблась. Подумаешь! Я…

– Когда речь идет об алкоголе, это не ерунда. Так вот, насчет репортерши. Не она загнала тебя в угол – ты сама это сделала. Она бы и не подумала названивать тебе, если бы не твоя дурацкая идея пригласить ее на кофе. Ведь именно так все произошло?

Президенту доложили об их встрече в тот же самый день, поэтому он не был так уж сильно удивлен, когда Барри Тревис попросила его супругу об интервью. Куда больше его беспокоил тот факт, что Ванесса сама, не посоветовавшись с ним, решила встретиться с кем-то из представителей прессы. Ванесса и журналистка – в особенности эта, с весьма сомнительной репутацией, – воистину гремучая смесь, от которой можно ждать любых неприятностей.

– Ты шпионил за мной? – возмутилась она.

– Ванесса, почему ты решила с ней встретиться?

– Мне нужно было с кем-то поговорить! Это что – преступление?

– И ты выбрала для этого журналистку? – Меррит скептически хмыкнул.

– Она послала мне письмо, написала, что соболезнует нашей утрате. Вот я и подумала, что нашла человека, перед кем можно излить душу.

– В следующий раз, когда у тебя возникнет подобное желание, сходи к священнику.

– Не слишком ли много шума из-за чепухи, Дэвид?

– Если это чепуха, почему ты не поговорила со мной?

– Потому что все это было не так уж важно – до того дня, когда она попросила об интервью на камеру. Я искренне считала, что тут нечего обсуждать. К тому же мисс Тревис пообещала, что все, сказанное мной в тот день, останется между нами. Мне просто нужно было… поговорить – как женщина с женщиной, понимаешь?

– Ради всего святого, о чем?

– А то ты не знаешь! – крикнула она.

Ванесса, сорвавшись в кушетки, схватила бокал с вином и жадно выпила.

Президент попытался взять себя в руки.

– Ты не в себе, Ванесса.

– Да, ты прав, черт тебя подери! Я действительно не в себе! Поэтому на сегодняшний прием ты отправишься без меня!

Прием, о котором шла речь, устраивали в честь делегации из скандинавских стран. Он должен был стать первым ее появлением на публике после трагический смерти маленького Роберта. Небольшой официальный прием как нельзя лучше подходил для того, чтобы помочь первой леди вернуться к своим обязанностям. После смерти ребенка она избегала появляться на людях. Но три месяца – достаточный срок для траура. Избиратели должны были убедиться, что она вновь стала такой же, как и прежде.