Я резко обернулась к нему:

— Что?!..

— Ну, в смысле, поближе к Юлию, подальше от Никки?

— Плохая шутка.

— Ну, тогда ладно.

Он встал с дивана, и подошел к столу, на котором лежали тонкие бамбуковые палочки. Щелкнув зажигалкой, поджёг одну из них. Легкий дымок потянулся вверх, к потолку.

— Ты собираешься этим дышать? — Мне вспомнился вчерашний вечер — Комната Там-Тамов, наполненная теплыми дымными запахами и плавающими в них звуками.

— Не совсем, — он небрежно улыбнулся и снова присел рядом со мной на диванчик, протянув мне тлеющую палочку. — Я хочу, чтобы вдохнуть это попробовала ты.

— Зачем? — Мне вдруг стало не по себе. Идея глубоко вдыхать дым благовоний из рук Тода казалась мне небезопасной.

— Просто попробуй. — Его лицо выглядело простым и бесхитростным: — Ведь ты никогда так не делала, верно? Лучше сделать и жалеть, чем жалеть и не сделать.

— Этим выражением можно оправдать даже самые грязные проступки, знаешь ли. — Я всё же взяла из его рук бамбуковую палочку и осторожно вдохнула небольшое количество дыма. Дым обжег горло, захотелось пить.

— Нет, — Тод отрицательно покачал головой: — Вдохни его так, будто бы ты просто дышишь. Давай…

Горло защипал сухой мандариновый вкус, но ощущение было приятным, словно вместе с дымом я вдыхала жаркое тепло солнца.

Тод поджег ещё одну палочку и, закашлявшись, затянулся дымом сам:

— Я обычно предпочитаю просто курить. Но этот пафос придумал Серый Кардинал, а все остальные повторяют за ним, как мартышки. И я в том числе.

Юлий… это придумал Юлий… Я снова втянула дым. Было приятно выдыхать его через нос. Тод, затянувшись поглубже, начал смеяться, и дым выходил у него изо рта небольшими резкими клубами, словно из трубы мультяшного паровоза.

Сложности начались, когда я поняла, что комната начинает медленно плыть перед глазами. Движения рук стали непослушно-автоматическими.

«Просто нужно собраться и придти в себя. И уходить отсюда» — подумала я. Но, закрыв глаза, чтобы собрать мысли воедино, я поняла, что это невозможно. Как только веки мои опускались, голова с неизвестной мне ранее скоростью начинала кружиться четко по часовой стрелке и чем дальше, тем быстрее.

Захотелось подняться, но я не смогла. Меня удерживала левая рука Тода, небрежно обнимавшая мой живот, чуть-чуть залезая под джинсы. Мне этот жест был не вполне понятен. Интересно, и давно это он меня обнимает?

— Тод, мне бы уже… — Что-то в выражении его лица меня напугало, от чего немного прояснилось в голове. — Я пойду.

Но он дружески обхватил меня за плечи, убрав руку с живота:

— Слушай, успокойся. Я тут кое-что придумал, — его рука с плеч соскользнула мне на спину, залезла под майку. Тод нежно поглаживал меня по линии позвоночника. — Раз уж я всё перепутал, и ты не собираешься вешаться на Юлия, так, может быть, ты немного побудешь со мной?

От его ласк мне захотелось с грохотом упасть на пол, но я удержалась:

— Не забывай: у меня есть Никки.

— Да? — Одним движением руки он расстегнул лифчик, потом стянул лямочки с моих плеч. Спустя мгновение бельё было вытащено из-под майки как что-то естественно лишнее.

Слишком маленький для двоих диванчик стеснял движения. И пока Тод непослушными руками стремился подмять меня под себя, я свалилась на пол, звонко ударившись головой. Боль несколько прояснила ситуацию.

— Прости, Тод, это глупость, — я с трудом поднялась и дошла до двери, стараясь не раскачиваться на ходу.

Только когда я уже устало переставляла ноги по кафельному полу коридора, вспомнила: лифчик, наверное, остался на диване. Возвращаться за ним смысла не было. Что это нашло на Тода? Ещё вчера он говорил, насколько я для него бесполезна, а сегодня… Или это просто действие дыма, закрытого помещения и тесноты диванчика?

В Комнате Там-Тамов я остановилась и присела на барабанную плоскость. Нужно было собраться с мыслями, чтобы спокойно придти домой. От благовоний меня шатало из стороны в сторону, днем идти в таком состоянии по улице было бы странно.

Я закрыла глаза, позволив сознанию кружиться, подобно снежинкам в Новогоднюю ночь. Огромное количество маленьких колючих моментов моей жизни танцевало в памяти. Ощущения и картинки вальсировали, выделывая такие пируэты, что меня начало подташнивать.

Кто-то, присев на пол напротив, обнял меня за ноги, положив голову мне на колени. Открыв глаза, я увидела, что это Ника.

— Я пришла, чтобы забрать тебя отсюда, — её голос был больше просящим, чем утвердительным. Словно это Никки спрашивала у меня, зачем она сюда пришла.

Её глаза просили прощения. Или не прощения, а чего-то другого, я просто не была в состоянии сейчас понять. На минуту меня охватил стыд, что она видит меня в таком состоянии, растрепанную, с размазанной косметикой и расширенными от благовоний зрачками. Но потом я поняла: Никки посчитала, что сама виновата передо мной, и сейчас она не собирается упрекать меня в чём-то.

Размышления прервал стук каблуков на втором этаже. Затем раздался громкий смех Сатиры, и всё стихло.

Значит, в Песочной Комнате никого нет. А Тод давится неудачей на маленьком диване.

Я схватила Никки за руку и потащила туда, где мы впервые увидели Сатиру и Юлия. Ника не сопротивлялась, и было не так уж важно, о чём она думает.

Мы вдвоем упали на большие подушки у окна, наверное, отброшенные Сатирой, когда она расставляла по комнате цветы. Лежащая на спине Никки была мягкая и послушная, как пластилин. Я целовала её шею, спускаясь ниже, к груди. Нетерпеливо расстегнула её нелепую рубашку, облизнув животик. Мне никогда не нравился пирсинг в пупке, я боялась случайно зацепить его и причинить ей боль. Кроме того, металл неприятен на вкус.

Однако сегодня колечко с длинной подвеской из звездочек, пронзающее её кожу было очень кстати. Я прикусила одну из звездочек и потянула сережку на себя. Недовольно простонав что-то неразборчивое, Никки приподнялась. Так было удобнее стянуть с нее джинсы.

Когда синие штаны из грубой ткани уже валялись где-то в углу, я чуть отдалилась от Никки, чтобы в очередной раз убедиться, насколько она чудесна.

Передо мной на подушке полулежала смуглая девушка с рассыпанными по плечам темными волосами. Расстегнутая белая мужская рубашка приоткрывала небольшую аккуратную грудь. Она не была полненькой, скорее, просто аппетитной. Как она может носить такую мужскую невзрачную одежду? Зачем? Ведь я знала, что раздевая её, под всеми этими грубыми мятыми вещами найду теплое нежное тело. Найду бархатное спокойствие, которое я так любила обнимать утром, когда просыпалась рядом с ней.

И это милое, в сине-белую клетку белье из хлопка так необыкновенно идет ей.

Так необыкновенно, что мне от всего этого тепла и комфорта вдруг стало тошно. Мне захотелось ударить Нику. За то, что она всегда такая нежная и послушная. За то, что она всегда одинаковая, всегда верная, всегда сладкая… Я не успела понять, увидела ли она разочарование в моих глазах. Противореча собственным желаниям, я поцеловала её, с закрытыми глазами на ощупь ища застежку этого почти детского нижнего белья.