входили, помимо Рейнгрубера, комиссары9 Юнгер и Хольц, а также оберкомиссары Вебер и Шварценбаум. Дитриха Юнгера и Йозефа Шварценбаума Хольгер знал. Юнгер два года назад перевелся куда-то в Вестфалию – куда точно, Вюнш не помнил. Йозеф Шварценбаум же был заслуженным следователем и оказывал большую помощь Хольгеру в первые годы работы. В 1930-м его проводили на пенсию и, насколько было известно Вюншу, Шварценбаум до сих пор жил в Мюнхене.

Следующим пунктом плана стало нахождение медэксперта Аумюллера, проводившего вскрытие жертв. Сложность этой задачи заключалась в том же, что и в первом пункте. Однако Аумюллер мог запомнить детали, которые по каким-либо причинам не включил в свой отчет, да и его соображения по поводу убийства могли бы быть небезынтересны. Поиски юриста Нея, заверявшего заключение Аумюллера, казались Хольгеру пустой тратой времени и сил. Ней прибыл на ферму вместе с Аумюллером, но в тот же день уехал в Мюнхен, где и подписал через два дня отчет эксперта. Больше он в деле не фигурировал.

Следующее, что следует сделать – это обратиться в Баварское отделение Рейхсархива10 и найти все, что связано с фермой и Груберами. Если им с Майером повезет, удастся найти фотографии усадьбы и членов семьи. Отсутствие фотокарточек в деле изрядно удивило Хольгера. Он вполне мог понять, что четвертого апреля вечером у Носке и Рауша просто-напросто не было с собой фотоаппаратуры, но то обстоятельство, что в течение всего следствия не делалось фотографий тел и места преступления, вкупе с отсутствием описи предметов, оставляло Вюнша практически в неведении относительно обстановки в доме и на участке. К делу не были подшиты даже схема дома и карта местности. Вюнш мог попытаться восстановить облик фермы и обстановки по словесным описаниям, но этого было решительно недостаточно для создания полной картины. Крайне неудачным обстоятельством явилось и то, что дом был снесен еще десять лет назад. Поэтому тяжелая и, возможно, бесплодная работа в архиве была необходима. «Скорее всего, именно этим на первых порах займется Франц. Вряд ли он будет этому рад…»

Пункт четвертый: посещение Кайфека и того места, где была ферма, а также повторные опросы местных жителей, в первую очередь Лоренца Шлиттенбауэра и священника, имя которого вылетело из головы Хольгера. Вюнш надеялся, что они оба или хотя бы кто-то один из них все еще проживают в поселке, а даже если это было не так, спрашивать об их дальнейшей судьбе нужно было там. Пусть фермы и не было больше, участок все равно имело смысл осмотреть, особенно если работа в архиве ничего не даст.

Хольгер отложил ручку, подумал минуту, глядя в исписанный лист, снова взял ручку и дописал пятый пункт: «Перепроверить судьбу Карла Габриеля – мужа Виктории». Эта задача представлялась Хольгеру наиболее простой. Было лишь два варианта подтвердить либо опровергнуть гибель Габриеля: первый (простой) – подать запрос в Народный союз Германии11. Запрос от полиции должны обработать сравнительно быстро. Второй (более сложный) – взять показания у сослуживцев Габриеля и других свидетелей его смерти. Рейнгрубер уже озаботился этим в 1925-м году, поэтому к этому варианту Вюнш прибегать не планировал, кроме как в случае открытия новых обстоятельств, ставящих гибель Карла Габриеля под сомнение.

У Хольгера было еще несколько идей, но он пока не был готов включить их в план действий. Внимательно перечитав написанное, Вюнш обнаружил, что его план в значительной степени повторяет расследование следственной группы Рейнгрубера. Это было не удивительно. Тогда, в 1922-м году, группа провела тщательную работу, исследовала все видимые возможности, но потерпела неудачу. Теперь к факторам, которые затрудняли следствие, добавилось еще и неумолимое время, стирающее любые следы. У Хольгера были серьезные сомнения в успехе этого расследования, но он не собирался опускать руки раньше времени: «Делай, что должен…»

Вюнш устало потер глаза. Он и не заметил, как сгустились сумерки, и уже некоторое время работал впотьмах. На часах было почти ровно шесть.

Глава 4

Вечер

В голове Хольгера поселилась боль. Усталость, работа при плохом освещении и весенняя лихорадка погоды сложились в отвратительную какофонию в его черепе. Сам Вюнш старался убедить себя, что дело в голоде, ведь последний раз он ел с утра. Хольгер убрал книгу обратно в ящик и оделся. Перед выходом он обернулся на свой кабинет. В нем все было так же как утром. Вюншу нравилось оставлять кабинет прибранным, эта привычка позволяла ему избегать замусоривания и захламления места, где он проводил значительную часть своей жизни.

Спускаясь по лестнице, Хольгер в очередной уже раз удивился тому, какие изящные черты интерьера и детали оформления имело внутри здание, столь серое и мрачное снаружи. Вюнш подошел к стойке, за которой сидел Пауль, чтобы расписаться в книге посещений. Пауль, как это часто бывало, начинал задремывать к концу своей смены. Скоро на этот пост придет Вилли Штрунц – полная противоположность сухонького и благообразного Пауля. Перекинувшись парой фраз со встретившимися коллегами, Хольгер вышел на промозглую улицу.

В десяти минутах ходьбы от Управления находилось совершенно обаятельное заведение, где Вюнша уже ждали кружка темного пива и свиные ребрышки с вареным картофелем.

Он подошел к красивому зданию в национальном баварском стиле. На старомодной вывеске над дверями было изображено ружье, под которым располагалось название: «У охотника». Пройдя через двойные двери, Хольгер попал в освещенный, просторный зал.

– Добрый вечер, господин Вюнш. Как ваши дела? Вам сегодня как обычно?

– Добрый вечер, господин Харрер. Бывает лучше, бывает хуже… Нет, сегодня я буду свиные ребрышки – я в прошлый раз в них просто влюбился! И, господин Харрер, не могли бы вы дать мне таблетку аспирина?

– Хорошо, господин Вюнш. Ваш любимый столик свободен.

– Спасибо, господин Харрер.

Как всегда, господин Харрер, каким-то одному ему известным способом, определял приближение постоянных клиентов и шел встречать их к входу в свою пивную.

Харрер действительно раньше был охотником. Высоченный, немного нескладный шваб стрелял себе дичь и не о чем не волновался. В Войну служил в егерских войсках в Восточной Пруссии, но уже в августе 14-го года под Танненбергом русский казак перебил ему ногу саблей. Ногу спасти удалось, но из-за сильной хромоты Харрера комиссовали. Хромой Харрер попытался вернуться к своему ремеслу, да только в лес далеко с больной ногой не уйдешь. Поэтому он перебрался в Мюнхен и успел скопленные от продажи шкур деньги вложить в покупку пивной до того, как на банкнотах начали словами прописывать миллиардные номиналы