2020

Человек рассвета

Рассвет — наш спаситель, наш заступник, наш предатель.

Сколько бы не заявлялось об одинаковом бессознательном у всех мужчин или женщин, на уровне вкусов все представители одного пола совершенно разные и отличаются друг от друга. Каждому своё: кого-то привлекает вид летнего леса, запах скошенной травы, отблески утреннего солнца в капельках росы на просыпающихся цветах; другим нравятся мрачные осенние пейзажи; бродить, укутавшись в тёплый шарф, по невысокой грязно-зелёной траве вдоль тихих болот под серым небом, любуясь голыми деревьями посреди завораживающей своей загадочностью топи; третьи находят романтику в ночных прогулках по заброшенным кладбищам, в посещениях похорон или мистических обрядов разной степени паршивости.

Равносильно нашим различиям в предпочтениях, существуют также существенные различия в страхах и фобиях, коих превеликое множество от клаустрофобии — боязни замкнутого пространства, до канцерофобии — боязни заболеть онкологией, — в целом, что мы находим жутким и пугающим. Это необязательно должен быть какой-то материальный объект или предмет, который возможно взять в руки, иногда это природное явление или состояние сознания.

Многие находят жутким тёмное время суток, оно и понятно: включается первобытный страх темноты, доставшийся нам от далёких предков, живших в пещерах и колотившихся в ужасе около костра каждый раз, когда доброе солнце скрывалось за горизонтом, и относительно безопасный день уступал сцену ночи — полной тайн и загадок.

Солнце и горизонт — это пара, которой под силу создание самой неспокойной атмосферы, будь то вечерняя или утренняя заря. Частенько в мистических произведениях упоминаются сумерки, являющиеся своеобразным вестником всепоглощающей тьмы, но мало кто говорит о рассвете, ведь все мы привыкли, что он словно задорный горн предвещает выход нашего верного согревающего друга, и являет собой некое спасение, защиту. Но что если я скажу вам, что рассвет куда опаснее самой тёмной ночи?

Ни один неожиданный шорох, ни один далёкий визг неизвестного существа не способен напугать беззащитного одиночку ночью так, как ранним утром, когда город покрыт прозрачной серой пеленой, позволяющей видеть всё вокруг отчётливо, как днём, но сам город ещё спит. Возможно, наш разум автоматически сопоставляет все факторы: «Ночь, — рассуждает он, — я не сплю, значит и другие могут не спать, но людей слишком мало, поэтому крики всё-таки звучат пугающе», и делает вывод, немного нас успокаивающий: крики вполне объяснимы. Иное дело, когда одиночка идёт по пустым улицам освещённого утренней зарёй города. Здесь мозг сталкивается с проблемой: на улице светло, но вокруг тишина и нет людей («неужели я остался один?» — наивно полагает разум), поэтому помимо жути, сравнимой с ночной беззащитностью, человек начинает ощущать иррациональный страх, заставляющий его чувствовать себя «как на иголках».

В то утро я ощутил его в полной мере. Грустный вечер в одиночестве и бессонная ночь, просиженная за слепящим экраном, выкачали из меня всю радость, и только спасительному рассвету было под силу вытащить меня из этой трясины тоски. Спать не хотелось, не чувствовалось даже усталости, но всё это было обманчиво, и я точно знал, что стоит мне лишь на минуту прикрыть глаза на мягкой постели, как крепкие руки Морфея укутают меня в сладкие объятия и унесут в чудесный мир грёз. Но, как часто это бывает у невинных жертв прокрастинации, я никак не мог просто так сдаться и закончить непродуктивный день отходом ко сну, мне требовалось какое-то логическое завершение, своего рода точка — хоть что-то отличное от ничегонеделания.

Постояв немного у открытого окна и надышавшись утренней свежестью, я принял решение одеться и пройтись вдоль многоэтажных домов до парка, обойти его и вернуться домой с чувством завершённости. Ох, как же мне понравился мой печально-интеллигентный вид в зеркале: чёрное пальто вкупе с такой же чёрной рубашкой. Перчатки я брать не стал, посчитав их лишним грузом и решив, что при необходимости просто засуну руки в карманы брюк. Также титула лишнего груза был удостоен мобильник, настолько противно мне было смотреть на этого пособника прокрастинации, безжалостно разрушающей мою жизнь.

Железная дверь подъезда, придерживаемая моей рукой, чуть слышно хлопнула, и прогулка началась. Солнца не было видно, оно пряталось где-то за панельными домами и серыми тучами, украдкой освещая улицу. Всем «ранним пташкам» знаком вид утреннего города в пасмурную погоду: всё выглядит так, будто из ясного дня высосали всю насыщенность, лишив его тёплых цветов, а затем напустили слабый-слабый туман, застилающий всё окружение размытым бледным полотном.

До парка я добрался без происшествий, дорога не заняла много времени, и уже через пять минут моему взору открылся прекрасный вид досыпающей последние часы перед пробуждением природы. На обратном пути моё внимание привлекла взявшаяся непонятно откуда дворовая собака с коричневой шерстью и чёрными ушами, она увязалась за мной, обогнала и, изредка оглядываясь назад, чтобы убедиться в моём присутствии, бежала впереди, задорно размахивая пушистым хвостиком. Как оказалось позже, это животное успешно оттягивало от меня тяжёлые думы и пробирающий до самых костей беспричинный страх. Но вдруг на повороте во дворы многоэтажных домов оно резко замерло на месте, попятилось назад и, заскулив, быстро убежало в сторону лесопосадок. Здесь-то меня, облитого легковоспламеняющейся жидкостью страха, и ударило огненным хлыстом испуга, и пламя ужаса освободилось, ярко вспыхнув в моём сердце, а тревожные, описанные выше, мысли касаемо опасности рассвета закружились в дикой пляске, введя все мои размышления в положение цугцванга. Быстро шагая вперёд и нервно носясь взглядом то по окнам домов, то по тротуарам, я пытался зацепиться хоть за какой-нибудь объект, способный так перепугать беззащитную собаку, и убедиться, что для меня он не представляет никакой опасности. И вот, завернув за угол дома, я наконец-то его обнаружил. Моя лохматая спутница испугалась человека, стоящего посреди дороги спиной ко мне.

Он был совершенно обычный, ничем не примечательный, даже наоборот, словно слепленный по какому-то классическому стандарту: чёрная куртка с капюшоном, синие джинсы и белые кроссовки. Но что-то не давало мне покоя в этом образе, как маленькое пятнышко на чистой ткани, как торчащая нить на шве пиджака — я никак не мог понять, что именно.

Немного потупившись на месте, взяв себя в руки и гордо приказав «успокойся!», я подался вперёд, намериваясь пройти мимо него, разумеется, по тротуару, в сторону своего дома, но тут же дрогнул и отступил на пару шагов назад: человек дёрнул головой, отчего капюшон слетел с неё на спину, освободив недлинные чёрные волосы. Холодная дрожь пробила моё усталое тело, а разум вмиг отказался мыслить рационально. Человек медленно повернулся, уставившись на