— Красный шаман? — бросил на него понимающий взгляд Бельгутай. — Колдун, что сидел у ног Хейдорха?

— Ты тоже почувствовал? — встрепенулся Тимофей.

— Еще бы! — Степняк прищурил и без того узкие глаза. — Кто это, знаешь?

Тимофей пожал плечами:

— Знать не знаю, но догадываюсь. Доводилось слышать от иноземных купцов о некоем Михеле Шотте, что служит при императорском дворе. Говорят, могущественный чародей…

Тимофей выжидательно глянул на татарского посла.

— Так и есть, — кивнул Бельгутай. — В ханской ставке о Махал-шамане тоже наслышаны.

— От купцов?

— И от купцов, — неопределенно ответил степняк.

«А еще — от тайных лазутчиков хана», — мысленно закончил за него Тимофей.

Бельгутай оглянулся на высокий шатер, процедил сквозь зубы:

— Он это, колдун императорский. Точно — Махал-шаман. Больше некому. И сдается мне, Тумфи, не случайно он здесь. Что-то серьезное задумал Хейдорх. Очень серьезное.

Тимофей фыркнул:

— Вообще-то о серьезности намерений Феодорлиха можно судить уже по тому, какую рать он собирает. Ты посмотри вокруг, Бельгутай! Внимательно посмотри…

А вокруг — насколько хватало глаз — пестрели разноцветные шатры, палатки и навесы, дымились костры и бурлили подвешенные над ними походные котлы. Сновали люди, ржали кони, звенело железо. В воздухе висел несмолкаемый гомон. Многочисленные станы, сливаясь и смешиваясь друг с другом в один, великий и необъятный, тянулись вдоль правого берега Дуная.

Тимофей уже научился довольно сносно различать пестрое императорское воинство по гербам, стягам, вооружению и доспехам. Истинным хозяином латинянского лагеря являлось, конечно же, германское рыцарство. Однако доносившаяся отовсюду лающая немецкая речь была изрядно разбавлена множеством иных наречий. Над дунайскими водами расположились также итальянские и испанские, французские и бургундские, британские и моравские, датские и шведские рыцари — все как один шумные, задиристые, хвастливые, каждый при своре оруженосцев и слуг.

Гораздо тише и сдержаннее вели себя потрепанные в недавних стычках с татарами угорские и силезские отряды, которые отступили под защиту имперских границ и примкнули к силам Феодорлиха. Особняком — под знаменами с черными, красными и белыми крестами — держались молчаливые и неулыбчивые Христовы братья: тевтоны, ливонцы, иоанниты-госпитальеры, храмовники-тамплиеры…

В состав императорской армии входила также лучшая европейская пехота, успевшая уже громко заявить о себе на полях сражений. Легковооруженные английские стрелки с длинными, в рост человека, тисовыми луками, лишь немногим уступающими по дальности стрельбы клеенным из дерева и кости степняцким номо.[2]Генуэзские щитоносцы и арбалетчики с мощными тяжелыми самострелами. Наемники-кондотьеры других богатых италийских городов — закованные в латы, вооруженные копьями, шипастыми булавами и кистенями на длинных древках. Плохо одетые, почти бездоспешные, но хорошо обученные бою в строю ополченцы швейцарских кантонов с массивными алебардами. Фламандцы с огромными пиками…

Грозный вид чужого воинства волновал, тревожил, угнетал.

— Как тебе все это, а, Бельгутай? — напирал Тимофей. — Как тебе эдакая силища?

— Да, армия Хейдорха впечатляет, — согласился ханский посол.

— А для чего, по-твоему, собирают подобные армии, если не для войны?

— Для войны и собирают, — пожал плечами Бельгутай. — Иначе бы нас с тобой сюда не отправили.

— А проку-то с того, что отправили?! — Тимофей в сердцах мотнул головой. — Думаешь, Феодорлих, имея такое войско, прислушается к предупреждению хана и отступится от наших северных земель?

— Нет, я так не думаю, — спокойно ответил татарин.

— Тогда что мы здесь делаем?!

Ханский посол натянув поводья и окинул его внимательным взглядом. Тимофей глаз не отвел.

— Что мы здесь делаем, Бельгутай? — повторил он свой вопрос. — Все ведь уже ясно. Все было ясно с самого начала. Войны не избежать. Так к чему терять время на бессмысленные переговоры? Или ты приехал сюда не только для того, чтобы говорить с императором? Скажи честно, Бельгутай…

— Честно хочешь, Тумфи? — прищурившись, усмехнулся степняк. — Но тогда и ты ответь мне — тоже честно. А ты? Ты сам, Тумфи? Зачем ты примкнул к посольству? С каким напутственным словом послал тебя твой Угорим-коназ? — Улыбка ушла с обветренного лица кочевника, будто стертая незримой рукой, а вот пытливый прищур остался. — Ты ехал сюда для того лишь только, чтобы переводить чужие речи, или тебе дадено иное задание?

Бельгутай, не моргая, вглядывался в него из темных щелочек-бойниц.

Тимофей стиснул зубы. Все верно. Было! Было задание. Прозорливый нойон, конечно, не знал о том наверняка, но вполне мог догадываться. «Наблюдай не только и не столько за латинянским императором, сколько за татарскими послами, — велел Тимофею ищерский князь-волхв. — За каждым их поступком, за каждым словом. Смотри, слушай. Все. Всегда. Всюду. Помни: мое защитное слово, произнесенное над тобой, не только оберегает тебя от дурного глаза и чужой магии, но и связывает нас незримой колдовской нитью. Так что я тоже буду смотреть твоими глазами и слушать твоими ушами. Это может оказаться полезным».

* * *

Солнце медленно садилось, озаряя императорский лагерь багровыми отблесками. Посол и толмач сверлили друг друга холодными изучающими взглядами. Смотрели молча, долго, целую вечность. Так смотрят два хищника из одной дружественной — пока еще дружественной — стаи, случайно задевшие один другого. Случайно или не очень. Задевшие, а после показавшие зубы. По привычке или с тайным расчетом. Показавшие и…

И спрятавшие.

Напряженный момент испытующих взглядов миновал. Бельгутай вновь раздвинул губы в приязненной улыбке:

— Я — посол великого хана, ты — толмач при посольстве. Пусть все так и остается впредь, Тумфи, договорились? Пусть каждый несет свою службу. Сейчас мне, как никогда, нужен хороший переводчик, так к чему усложнять жизнь? Да, я тоже полагаю, что войны не избежать, но это не дает мне права прекращать переговоры с Хейдорхом.

— Зачем они нужны, переговоры эти? — прорычал Тимофей. — Кому?! Для чего?!

Два проезжавших мимо всадника в белых с черными крестами плащах покосились в их сторону. Взгляды рыцарей ордена Святой Марии были настороженными и недружелюбными. Впрочем, тевтонские братья на татарских послов иначе здесь и не смотрели.

— Ты задаешь ненужные и лишние вопросы, — негромко, но твердо ответил Бельгутай. — Тебя послал сюда твой коназ, меня — мой хан. Им, должно быть, виднее, а мы… мы просто делаем свое дело, не делать которого не можем. Вот и все.